Наедине с ним я вечно не понимаю, о чем говорить.
— Спасибо тебе!
— Да не за что.
Вот примерно так.
Когда мы наконец усаживаемся в «Патриот» — Маша впереди, я позади, заранее преисполненная чувством победы, со всеми этими картинками завтрашнего утра в голове, — и плавно трогаемся с места, в моем желудке вдруг проворачивается половинка невидимого лезвия.
— Савва, — тихонько зову я. Кажется, я впервые называю его по имени, такому непривычному, что оно вяжет язык. — Что если он все еще там?
В зеркале заднего вида отражаются его глаза, а сам он кажется подростком, угнавшим папин автомобиль.
— Тогда, — говорит он, — не придется ломать замок!
Среди этих гаражей, примыкающих к пустырю, обыкновенно тихо. Не помню, чтобы кто-то хотя бы раз открывал один из них. Даже сейчас, заброшенные, они выглядят монолитно — краснокирпичная кладка, трубы, косо торчащие из крыш. Над ржавыми воротами крайнего висит разбитый прожектор — круглый, какой-то старинный. Дальше — свалка почерневших от сырости досок, закопченный обломок стены чего-то, что тоже здесь было, и, наконец, владения короля Джона с темным провалом единственного оконца.
— Нет здесь никого, — отчего-то шепотом говорит Маша.
Савва глушит двигатель, и мы по очереди спрыгиваем на землю. Под ногами хрустят мелкие камушки и осколки кирпича.
Я все-таки проверяю — заперто. Савва плечом оттесняет меня в сторону, в руках у него небольшой ломик — монтировка. Пока он щупает металлическую створку, которая прилегает к косяку неплотно, Маша светит ему фонариком смартфона.
— Фигня, — бормочет Савва. — Сам, что ли, ставил, деятель.
Он аккуратно прилаживает лом на уровне коленей, бьет по нему ногой — дверь издает звук, с каким выходит из замороженной десны гнилой зуб, и распахивается настежь.
— Круто, — говорит Маша. — Никогда ничего не взламывала.
Она подсвечивает свое лицо снизу и выглядит жутковато.
Пустые пакеты лежат на том же месте, где я их оставила, — в нижнем отделении шкафа. Табачная вонь спорит с корицей. Я забираю освежитель — прячу в один из мешков с одеждой, которые мы закидываем в кузов пикапа. Последними выносим рейлы. Маша вспоминает про шторку и тащит ее тоже. Гирлянды, фотографии — все покидает свой временный приют. Остались только мои рисунки, и мне их жаль.
— Краску бы.
— Есть баллончик акриловый, — отзывается Савва. — Черный. Надо?
— Давай, — говорю я и мрачно смотрю на стены, наедине с которыми провела всю последнюю неделю. Можно сказать, что мы сроднились.
