— Джон…
— Я здесь. — У нас не слишком теплые одеяла, но есть пледы, и я собираю их в кучу, чтобы наколдовать немного уюта.
— На хуй иди, — бормочет он еле разборчиво. — Ты говорил, она лесбуха, раз тебя отшила, но ей не заходит Лиля.
— Она? — шепчу я ему на ухо. — Кто это — она?
— Дерьмо ебучее.
— Да, — говорю я, — да. Спи.
Но он утыкается лбом в мое плечо, и я глажу его по грязной голове, как подобранного на улице котенка. Окна моей квартиры смотрят в окна хостела. Слушай, ты должен уйти от Джона, пообещай, что больше не будешь его шутом, ты сам по себе, все получится, нужно только еще немного поработать, Джон тебе не нужен, он ломает тебя через колено, и рано или поздно ты не справишься. Не становись им, пообещай, не становись Русом, Март, все, что он говорит, — не ты. Тебе не нужны тренировки. Пожалуйста. Не ходи туда.
Пап, мне нужна твоя помощь, я в беде. Я пытаюсь быть тобой, спасать людей, но у меня ничего не получается. Они все равно гибнут.
Илья отталкивает меня, свешивается над тазом и больше не поворачивается, а я лежу в темноте, смотрю в потолок и думаю о том дне, когда Март убил Анну Николаевну. Если бы я слегла с простудой, он сидел бы со мной на кухне и не встретил ее. Если бы я купила билеты в кино, мы посмотрели бы фильм и пошли в парк на танцплощадку. Я должна была говорить с ним, но не говорила.
***
Эти домовые что-то со мной делают. С лица они все одинаковы: носатые бородачи с выпуклыми глазенками. Я будто уже видела их раньше. А может, и не их, а разукрашенные деревянные столбы, перевязанные цветными лентами, или кормушки для птиц, или деревянные мечи с резными рукоятками и черные щиты воинов Мандоса, вот только тогда точно так же теплело в груди, пахло влажным деревом и листвой и казалось, что если долго-долго идти между деревьями, то рано или поздно обнаружишь под кустом маленького бородатого домовенка, а с ветки прямо в ладони шлепнется другой и заворочается там недовольно, и тогда тот, что с пером, поднимет нос — да как выматерится!
Отец Саввы неслышно поднимается с коленей. Он одет в черное, поэтому я не заметила его сразу. Там, где он только что сидел, расстелен коврик: из того же источника, где хранятся слова «дюраль» и «гровер», в мозг поступает еще одно — «пенка». На газоне появился еще один домовой, но из-за Саввиного отца я не могу подойти ближе и рассмотреть его.
Мы стоим так совсем недолго, но именно тогда начинается ливень.
— Ты откуда такая? — недоумевает Маша. Ее волосы топорщатся короткими рыжими пружинками, стекла очков отражают экран ноутбука. Жалюзи в «Печатной» опущены, свет не горит, но рядом с ее столом теплится торшер, а над стойкой Саввы включена настольная лампа. Его самого нигде не видно.
