Скинув Маше фотку пустыря, я сопровождаю ее стикером с «грампи кэт» и возвращаюсь к остановке, чтобы вернуться к своим обязанностям — если не накосячу и куплю все необходимое сегодня, то завтра буду освобождена от прогулок с Митей и смогу съездить в свою деревню, чтобы поговорить с Константином Гнатюком и дополнить историю Рушки.
«А знаешь, — пишет Маша, — никто не может найти Джона».
***
Наша деревня больше не напоминает Простоквашино: на месте заброшенных изб повырастали коттеджи с петушками на крышах и замковыми башенками. Оценили, видимо, люди относительную близость к городу — в детстве мне казалось, что по дороге к бабушке мы проезжаем половину страны, а на самом деле всего-то сто километров от МКАДа, — оценили и речку, и лес, и то, что эта самая близость никак здесь не ощущается. За высоченными серыми заборами не видно, что внутри, но почти на всех воротах — одинаковые наклейки, предупреждающие, что дом находится под частной охраной. Я бреду знакомой-незнакомой улицей, на которой появился асфальт, сначала к почте — она не изменилась, разве что возле входа появилась велопарковка, а напротив вырос новенький детский городок в виде игрушечного кремля. Я отхожу в сторону, чтобы пропустить черную «Инфинити», и сворачиваю к нашему дому. Мама занималась его продажей без меня. Даже не сказала, кто новые хозяева. Возможно, на его месте высится теперь такой же мощный оплот семейного достатка и благополучия…
Это «Пятера». Обычная «Пятера», которая стоит на месте бабушкиного участка и двух соседних. Я захожу внутрь — она. Выхожу — снова она. Так себе финал… Вслед за мной вылетают две кассирши, одна из которых хватает меня за сумку. Я стягиваю наушники — орали, наверное, что-то, а я не слышала.
— Девушка, сумочку покажите, пожалуйста.
Спорить не хочется. Портить то, что и так уже испорчено. Они по очереди суют нос в мою сумку, «спасибо, вы так быстро выбежали, вот мы и подумали…»
— Здесь была наша дача, — говорю, — и могла бы еще быть, если бы не дешевые и плохие продукты, которые мне даже бесплатно не нужны.
Они не извиняются. Бормочут, что с виду приличные тоже воруют, и уходят обратно.
Дом у дороги не узнать. Кто-то хорошенько над ним поработал: стены обиты вагонкой, резные наличники выкрашены ярко-голубым, флюгер-рыбак на крыше — кажется, здесь все помешались на флюгерах. Возле забора стоит серый «Логан». Я все-таки подхожу к калитке и тяну ее на себя — не заперто. Вот он, пристрой. Светлое дерево, красная черепица на крыше… Никаких следов пожара. На участке — теплица и сад. Я осторожно шагаю к дому по выложенной брусчаткой дорожке. Хозяева наверняка уже сто раз сменились, и нет здесь никакого Константина Гнатюка. Просто спрошу. Может, знают, где его искать. Спрошу — и уйду.
