— Что ты делаешь?
Я не понимаю, как оказываюсь на ногах, и не помню, что было между стеной и этой курткой, просто в следующее мгновение она уже скрипит в моих стиснутых пальцах и я трясу его, трясу изо всех сил и ору громче Викиной мамы:
— Что ты делаешь? Что?.. Это же люди! Живые люди!!!
Все, кто до этого молча курил, или плакал, или шептался, смотрят теперь на нас — на меня и Джона. Я узнаю их лица: здесь много наших, из группы, и тех, кого я видела в колледже. Есть пассажиры поезда Москва — Волгоград. Есть мы. И еще долговязый мужик в черной одежде и с поднятым капюшоном стоит на краю и пристально смотрит на рельсы.
— Отойди от меня, психичка! — во весь голос возмущается Джон. — Иди отсюда. Кто-нибудь, уберите ее!
Но я вижу, что ему плевать. Он смеется надо мной — одними глазами и уголками губ. И отбивается, как от мелкой шавки, — тоже забавы ради.
— Крутой у тебя подкаст, Жданова, — шипит он мне на ухо, больно схватив за локоть и притянув к себе. — Поздравляю.
Наверняка читает «Медузу». Вот она, моя новая аудитория. Но это уже неважно.
— Ты убийца.
— Ой! — делано восклицает он для всех. — Вот кто бы говорил! — И только я слышу: «А ты докажи».
— Пойдем отсюда. — Это Маша. Она стискивает мою ладонь. — Всем и так все ясно.
— Ну и что тебе там ясно, Страхова? — не перестает кривляться Джон.
Мы с Машей силой заставляем друг друга уйти. Ехать к Савве уже поздно. Вместо вина Маша покупает водку, и я ей не перечу. Но впереди много работы. Теперь я точно знаю, что такого «стремного» вызнал обо мне Джон, но самым страшным были не эти его слова, а то, что произносил их именно он — тот же человек, который недавно пытался поцеловать меня в гараже. Прошло совсем немного времени, и вот он уже пытается меня растоптать. Как быстро все ломается. И как легко. Те самые мы, которые курили за колледжем и болтали о ерунде, — совсем не те.
Пока я режу апельсины, предназначенные для Саввы, Маша пластом ложится на мою кровать с бутылкой в руках и говорит: «У нее головы не было и рука вот так, как будто локоть в другую сторону, так ее маму жалко, она все видела». Я знаю, что даже если он расскажет обо мне сотне учеников нашего колледжа — я расскажу о нем тысячам.
Поэтому протягиваю плачущей Маше свои наушники. Не знаю, слушал ли Савва, успел ли. Это именно то, о чем Джон скоро разболтает всем. Да, Маш, голос мой. Но не совсем моя история. Моя история, понимаешь, закончилась, когда я приехала в Красный Коммунар. По крайней мере, мне так казалось. Но на самом деле
