— Да-да, поговорим о чём-нибудь другом! — горячо поддержала Лелия. — Нил в этом году хорошо поднялся, не правда ли?
— Позволь, я закончу мысль, — сказал Олимпиодор. — Что если бы Олимпий не восстал? Что если бы Стилихона не убили? Скорее всего, Стилихон разбил бы нас, отнял Иллирик и с опорой на его войска восстановил бы порядок на Западе. А Восток, беззащитный без иллирийских солдат, раздёргали бы по кусочкам гунны, персы, арабы, да хотя бы и разбойники вроде исавров и блеммиев. Кто знает — может быть, я сейчас возглашал бы многая лета Исамни, василевсу Египта?…
— А мы с Фригеридом мёрзли бы где-нибудь на стене Адриана в Британии, — добавил Маркиан и закусил ежиное бёдрышко солёным лимоном. — Ты намекаешь, что мятеж Олимпия подстроили наши?
— Ничуть. Я даже прямо скажу: лично я не замешан, и насколько я знаю, для всех в Константинополе это оказалось неожиданностью… Но давайте в самом деле сменим тему. К тому же я слишком много говорю. Расскажите что-нибудь о себе.
— Да, расскажите о себе! — подхватила Лелия. — Вы здесь по личным делам или по служебным?
— Нас отправили искать крепость, — сказал Фригерид, отставляя блюдо с глиняными черепками и ежиными косточками. — Там устроились какие-то маги или философы, как их там…
— Софиополиты, — подсказал Маркиан. — Кстати, мой Олимпиодор, ты что-нибудь знаешь о них?
— Софиополь! — проорал попугай. — Ковчег логоса! Софиополь! Республика мудрых!
— Ну вот, Левкон меня выдал, — с милой улыбкой признался Олимпиодор и угостил попугая сушёной смоквой. — Хотя я и не собирался ничего скрывать. Я не состою в этом обществе, но кое-что слышал. Учёный мир тесен, особенно в наши дни. Несколько философов устроили нечто вроде монастыря. Собирают книги, что-то пишут, предаются беседам и размышлениям. Могу назвать имена: грамматик Аммоний[30], механики Лонгин и Арефий, бывший жрец Петесенуфис из Фил…
— Аммоний — это не тот ли, кто бежал из Александрии после разгрома храма Сераписа? — заинтересовался Маркиан. Раб поставил перед ним десертное блюдо с финиками, гранатами, виноградом и ягодами ююбы, другой раб вновь наполнил кубок вином. — Я учился в его грамматической школе в Константинополе.
— Да, он самый. Насколько я знаю, ему удалось спасти некоторую часть храмовой библиотеки…
— Надо же, не побоялся вернуться в Египет! — удивился Маркиан. — А ведь он закоренелый язычник, жрец какой-то обезьяны. И сам хвастался, что резал христиан во время тех событий.
