Я отложил в сторону пилу и вытер вспотевший лоб. Прямо перед нами, от основания холма до самой ограды фермы тянулся шагов на пятьсот выгон – там маячили три фигурки, мужская и две женские. Вот одна из женщин подняла к плечу что-то длинное, блеснувшее в лучах вечернего солнца оптическим стеклом, и спустя несколько секунд сухо щёлкнул выстрел. Маринка, кузина Николки в сопровождении Вареньки и отца пристреливают напоследок "Лебель". Что ж, дело полезное, послезавтра нам всем придётся пострелять…
– Как вы там, господа гардемарины? – донеслось из люка. – Долго ещё возиться будете?
Пронзительно заскрипели ступеньки под тяжестью шагов. Яша – это он распоряжается на импровизированной стройплощадке. Ну конечно, оно как бы проще, чем пилой шкрябать…
Никол обернулся.
– Осторожнее, Яков Моисеич, в верхнем пролёте две ступеньки гнилые, как бы не провали…
Пронзительный скрип, треск, оборвавшийся короткий вскрик, снова треск и оглушительный грохот вперемешку с невнятными воплями… Никол метнулся к люку, из которого клубами валила пыль вперемешку с мукой; я запрыгнул на решётку ещё не подпиленного мельничного крыла и полез вниз, как карабкался когда-то по вантам "Корейца". Снизу неслись невнятные проклятия на идише, перемежаемые болезненными стонами.
Яша лежал, придавленный обломками лестницы на груде истлевших мешков. Лицо перекошено гримаса боли, обеими руками он держался за неестественно вывернутую левую ногу.
"…Этого ещё только не хватало!.."
* * *
Франция,
Сентп-Оренс-де-Гамвиль.
Группа «Алеф» на задании
– А дальше что было? – Варя вертела в пальцах сорванный на лугу цветок – он уже успел поднять, краешки лепестков скукожились и побурели. Цветок был большой, жёлтый, с широким бутоном, и Иван никак не мог вспомнить его название.
"…здесь, на Юге Франции, всё не как у нас, дома…"
– А дальше мы с Ярославом соорудили из жердей носилки и оттащили Якова Моисеевича на ферму. Он побледнел, покрылся потом и всё время стонал, и я решил, что дело совсем худо. Шутка ли, такое падение, да ещё и по дороге кучу всяких деревяшек переломать своим телом! Но Берта осмотрела и сказала, что ничего страшного: ушибы, плечо вывихнуто, правая голень сломана, но перелом, вроде, простой. Плечо ему выправили, отец вколол болеутоляющее из аптечки доктора Каретникова, и Яков Моисеевич совсем оклемался – и стал ругаться почём зря на идише. Берта наложила на голень шину и сказала, что надо бы скорее везти в больницу, где наложат по всем правилам гипс, но Яша с отцом категорически отказались. Заявили, что надо ждать до конца операции, а потом, на "Новороссии", отправить пострадавшего в Марсель. А там уж на "Змее Горыныче" корабельный доктор сделает всё, как положено. Яков Моисеевич согласился, только ругался, когда ему сказали, что в операции он участвовать не будет. Потребовал сделать ему костыль – говорит, как-нибудь доковыляю.
