– Ты обманываешь! – раздухарилась Котька еще больше. – Ты какашка!
– Ну, так давай проверим, – улыбнулась мама, открыла пузырек и достала ватную палочку.
– Ааааа! Какашка! – заорала Котька и убежала в другую комнату. Но мама ее поймала, крепко обняла и засунула в рот палочку, конец которой был обмазан коричневой жижей.
Я поежилась. Вот так суровые меры. Решилась же мама на такое. Знаю, что это за лекарство – мне в детстве им ангину лечили. Брр!
Котька заорала еще сильнее и убежала в ванную мыть язык под краном.
– Смотри! – мама протянула ей вслед ватную палочку, кончик которой из коричневого стал синим. – Она посинела! Видишь, сколько у тебя во рту этих ругательных микробов!
Котька еще полчаса с воем плескалась под краном в ванной. А потом вышла, вся мокрая и смиренная. И сказала:
– Прости меня. Я не буду больше ругаться.
Мама обняла ее и поцеловала.
Вечером, когда папа пришел с работы, мама рассказала ему все наши новости:
– Ну, а чего. Раствор Люголя – это лекарство для полости рта. Какая разница, что им лечить: ангину или ругачку. Не смотри на меня так, я же ее не с мылом рот заставила помыть.
Две недели мы живем без всяких ругательств. До Котиного пятилетия осталось ровно один месяц, три недели и два дня.
Она. Хулиган Иван Кефиров
О том, что я пария и паршивая овца в нашем классном стаде, Кефиров не знал. Он учился в другой, соседней школе. Кефиров дружил с Вадиком, Вадик встречался с Риткой, а Ритка – Барашкова, та, которая с пианино – была моей соседкой и подружкой еще с младенческих времен. Вадик потом, правда, встречался с Юлькой, потом опять вернулся к Ритке, они даже поженились после школы и родили сына, а потом развелись. И вся эта компания, которой пока было еще далеко до детей и замужеств, по вечерам собиралась в нашем дворе. И я тоже как-то в этой компании оказалась. А потом Кефиров подержал меня за руку, посидел рядом на скамейке, и все решили, что мы дружим.
Но отдельное спасибо Кефирову не за это. Сам того не подозревая, он ненадолго поднял мой авторитет среди моих одноклассников. В седьмом классе мы учились во вторую смену, и Кефиров решил зайти за мной в школу. Но немного не угадал со временем окончания занятий, а потому под конец урока физики засунул свою белобрысую голову в кабинет. И назвал мою фамилию. «А Лену можно?» – что-то вроде этого он сказал. И все. Надежда Васильевна, физичка, сказала, что до конца урока нельзя никого, а не только Лену, и Кефирова голова исчезла.
