«Ну что ты, конечно, что уж теперь…» — вяло произнесла я.
«Я сначала ничего не чувствовал, а потом вдруг что-то внутри потеплело… Пригласила… Легли в постель. Ну, не сразу, а чуть спустя. Она поставила «Два талисмана» — боевик, где я играю майора милиции. И без этого ну ничего якобы не получается… А у меня ничего с «Талисманом» не получается. Потом еще страннее — попросила меня гримироваться и надевать костюм персонажа… того, что в последнем сериале… Я ж в своей одежде снимался…»
«Так она что, уже и к тебе приезжала?» — я почувствовала прилив энергии и стала подключаться к истории.
«Да, было раз» — стушевавшись, вымолвил он.
«Понятно… — я вздохнула. — Ну, что дальше?»
Винни продолжил. «Меня это насторожило. Стал отказываться. Так она занервничала, потом рыдать. Истерику устроила. Я стал успокаивать, а она драться. Я к двери… Она за нож и давай им размахивать. Не пускает и орет: я всю жизнь тебя смотрела, письма тебе писала, но не отправляла. Купила новый телевизор, с плазменным экраном, деньги потратила, все из-за тебя. А теперь меня бросаешь… Потом сморозила: я от тебя ребенка выносила, только он умер при рождении. Долго эту травму переживала, на лекарства деньги тратила… Я ей: «Как это могло случиться, мы ж не были знакомы, не встречались никогда?». А она: «Как это не встречались, ты мне каждую субботу о любви говорил». Так меня вдруг осенило: это она про рекламу дезодоранта «Первая любовь», в которой я снялся несколько лет назад. Помнишь? Ее одно время каждую субботу крутили на канале «Телегигиена». Еле от нее избавился. Правда, она теперь знает, где я живу».
Я слушала Винни и поражалась его доверчивости. До сих пор его можно было заманить мороженым в теремок и потом делать с ним все, что захочешь.
«Ну и на что ты рассчитывал? Это же неодушевленные предметы в большинстве своем — зрители!» — не выдержала я.
«Я хотел поставить опыт!»
«Какой еще опыт?»
«По одушевлению неодушевленного предмета!»
«И чего добился? — спросила я упавшим голосом. — Она усы твои приклеенные любит больше, чем тебя. Это же логично — неодушевленное к неодушевленному».
«Но ведь надежда умирает последней», — сказал Винни и покраснел.
«Какая еще Надежда умирает? Ах, да… надежда. — Я перевела дух и взмолилась: — Как же ты меня пугаешь Винни. Я устала переживать за тебя. Уже взрослый, почти старый мужик, а все в Винни Пухах ходишь».
Он насупился. Вид расстроенного Винни перевернул бы душу самого черствого человека. Я тут же вскочила, чтобы обнять его и успокоить. Прижалась к нему и стала гладить его волосы, как ребенку, который вот-вот зарыдает.
