А к ночи надо голову особенно свежую. Теперь пошёл спать и я, в избу. На кровати - грязное лоскутное одеяло, и подушка не чище. И мухи.
Положил голову - и нет меня. Вмертвь.
Долго спал? Солнце перешло сильно на другой бок. Спадает.
Ходом - к станции.
А тут - Пашанин с котелком, после обеда.
Вернулись?
Он - соболезным, траурным голосом, как сам виноват:
- В медсанбате сразу и умер. Изрешеченный весь.
Вот - так.
Так.
Спускаюсь к прибору, о работе узнать.
Все наши - угнетены. Уже другая смена за всеми столами.
И бабы не галдят: покойник в доме.
- На 415ю нет похожей?
Кончиц от планшета: - Нету такой.
За это время, оказывается, наши дважды крупно бомбили немецкий передний край, и особенно - Моховое. А я ничего не слышал.
И порывы были там-сям, бегали чинить.
А Овсянников где?
На правые посты ушёл.
Неутомный.
Что-то и дёргать нас перестали.
Но отупенье - не проходит. Вот так бы не трогали ещё чуть, в себе уравновеситься. И до темноты.
И обедать не стал, совсем есть не хочется.
А от Боева звонили, напоминали: в двадцать ноль-ноль ждёт сорок второго.
Вот ещё... Да тут километр с малым, можно и сходить.
Да уже скоро и седьмой час...
Как-то и стрельба вся вялая стала. Все сморились.
Не продвигаемся.
И самолётов ни наших, ни их.
Сел под дерево, может запишу что в дневник? От вчерашних цыган - не добавил ни строчки.
А мысли не движутся, завязли. И - сил нет карандашом водить.
За эти четыре дня? Не приспособлен человек столько вместить. В какой день что было? Перемешалось.
Вернулся Овсянников, рядышком на траву опустился.
Помолчали.
Об Андреяшине.
Молчим.
- А когда Романюк себе палец подстрелил, это в какой день было?
- Дурак, думал его так легко спишут. Теперь трибунал.
- Колесниченко хитрей, ещё до наступления загодя сбежал.
- И пока с концами.
Пошли вниз к ручью, обмылись до пояса.
Ну, к вечеру. Солнце заваливает за наши верхние избы, за гребень, скоро и за немцев. Наших всех наблюдателей сейчас слепит.
Полвосьмого. Часа через полтора уже начнётся работа настоящая.
А что - полвосьмого? Что-то я должен был в восемь? Ах, Боев звал. Пойти, не пойти? Не начальник он мне, но сосед хороший.
- Ну, Ботнев, дежурь пока. Я - на часок.
А голова ещё дурноватая.
Дорога простая: идти по их проводу. (Только на пересеченьях проводов не сбиться.)
Перенырнул лощинку, на ту возвышенную ровную улицу. В ней - домов с десяток, и уцелели, все снаряды обминули её. И по вечеру, понадеясь, там и здесь мелькают жители, справляют хозяйственные дела, у когож и животина есть.
