— Что за безобразие! — не дойдя еще, заговорил этот человек. — Я тебя спрашиваю или не тебя? — подступил он к Засухину.
— Его… спрашивай… — Хмырь размазывал по лицу кровь и тоже дышал не лучше.
— А что, нельзя по… побе… побеседовать?
Я это. Самостоятельно осилил слово.
— Вот именно. Нельзя побеседовать! — возвысил голос мой противник, обрадовавшийся находке.
Нет, он, вражина, лучше меня выглядел. Левый глаз у него не смотрел на свет, совершенно был закрыт наглухо синим каким-то цветочком. Да не останавливалась кровь из носа, и он прикладывал пластинку усохшего и умороженного снега. А так он был еще хоть куда, Хмырь Засухин. Мастер поммашинистов, Воронов, внимательно осмотрел его побывавшее в переделке лицо и, по-видимому, остался доволен. Успокаивался.
У меня саднило под глазом, куда пришелся ботинок. И еще от вывихнутого пальца ныла вся рука.
— Эх, ты… Побеседовать… Собери пуговицы-то! — мастер Воронов оправил мой расхристанный ворот и, успокоенный, пошел впереди нас, в столовую.
— А ты ниче… — проговорил Засухин.
От меня он, конечно, ожидал встречного комплимента. Но я молчал. Мне не хотелось запросто сводить нашу потасовку, все мое сверхпредельное напряжение, весь ущерб, понесенный от неравной схватки, к обычной, к пресловутейшей пробе сил. Меня подташнивало от его разбойных ударов по голове. И я молчал.
Нас провожала перемешанная из двух групп толпа. Борька Поп отчитывал Лешку Акулова, возможно, за его праздничный вид.
— Тебе здесь неча делать, — оттер он его локтем. И сам шел рядом со мной.
По другую сторону молча сопел Толич Сажин. Оба они преданно сопели, показывали, что они тут, рядом.
Надо ли говорить, что я стал читателем интересных книжек Борьки Попа? Это были «Последний из могикан», «Всадник без головы», «Айвенго», «Как закалялась сталь», — ах, книги моего отрочества!
Дежурный мастер счел нужным сообщить о драке, доложил по инстанции. Некоторое время училище жило, как мне кажется, одним только этим событием. Родной мастер, Наиль Хабибуллович, поглядывал, как подживают ссадины на моем лице, но о драке — ни слова. Спасибо на том.
У Наиля Хабибулловича были другие слова: о работе. Мы слушали, когда он говорил, растягивая в час по чайной ложке. И вкалывали за милую душу…
На собрании за меня встали товарищи, заслонили от типа с золотой коронкой во рту, с заявкой на титул комсорга всего училища, чье выступленье до глубины души возмутило мою ребячью душу.
«…порядок и дисциплину привыкли наводить с помощью кулака…» «А ведь в кармане, я слышал, он носит комсомольский билет…» «Ну, хорошо, Засухин такой-сякой-немазаный, хорошо. Так он-то не комсомолец!».
