— А что, помполит тоже в каюте сидел?
— Да нет, почему же… Внешне все было как обычно — был хоровой кружок, устроили плавательный бассейн на корме, занятия, лекции, собрания, газета — все нормально. Не в этом дело, — люди меняются. Пресыщаешься знакомым обществом, дальше некуда. Вдруг видишь — один редко бреется, другой чавкает над борщом, третий еще что-нибудь… Одни и те же лица, изо дня в день, почти полгода… На судне никто не сошел с ума, обошлось без глупостей. Видимо, дисциплина и тренировка все-таки сказываются. Но не дай бог ходить всю жизнь вот в такие затяжные рейсы… На мостике, конечно, спокойствие и благодать, впереди никого, по бортам никого, по корме никого, под килем три километра воды… А вот я сам слышал, как взрослый сильный мужик ревел по ночам. Взбрендило ему, что жена изменяет. Ревет — и все. Он в соседней каюте жил, мне слышно. Спать не дает и ревет натурально, и мне уже всякая дрянь в голову лезет, головой мотаешь, а не отмотаться. Ну, я выдержал характер — одну ночь, ушел из каюты и спал на мостике. Думаю — бывает, мало ли… сунешься сочувствовать, схлопочешь по морде, и он же будет прав, не суйся. Пройдет, думаю. А на вторую ночь слышу — опять. Он там, за переборкой, ворочается, вздыхает, стонет, зубами скрипит. Потом заплакал, тихонько так, повизгивает как щенок. Ну, я к нему не стучался, дверью хлопнул, резко вошел. Брось, говорю, думать, не думай, говорю, а то еще чего придумаешь… Он мне все рассказывает, про письмо какое-то, старое, про слова какие-то не такие, в общем — накрутил себя мужик. И не может остановиться. Ну, я его успокоил, как мог, привиделось, говорю, брось психовать. Был у меня запас — выпили мы, вроде отошел. Потом, как в Виндаву пришли, жена его приехала, встречала, все нормально. Приходил ко мне, извинялся. Климат, говорит, действует или какой тропический комар укусил. Ничего, говорю, бывает. Нормально, в общем, кончилось. И должен вам сказать, Николай Степанович, что этот механик вовсе не был истеричкой. Самый нормальный человек, во всех отношениях. Но его нельзя было надолго отрывать от берега, от семьи. Пока плавали на коротком плече, он еще держался. Тут через неделю-две все-таки можно по твердому пройтись, в кинишко сходить на берегу, телевизор посмотреть. А в океане он не выдержал. Мысли полезли — и готов.
Знаменский слушал старпома с напряженным интересом. Карасев отметил про себя: «А слушать он умеет, слава богу, это уже не мало…»
