Судно потребляло продовольствие, воду, краски, технические материалы. Старший штурман ведал всем снабжением судна и вел отчетность.
Но, кроме того, старший штурман имел дело с живыми людьми, с моряками, основную часть которых составляла молодежь. Он нес моральную ответственность за формирование их характеров, дисциплинарную собранность, за рождение их духовных запросов. Ему доверялся сложный труд воспитателя. И от этой задачи хороший старпом не мог отвернуться, не мог отмахнуться, как делал капитан Сомов: этими людьми старпом руководил, эти люди выходили на авралы, когда в ураганном море судну грозила смертельная опасность. В этих людях любой уважающий себя старпом видел не только подчиненных, но и близких друзей, готовых прийти на помощь в трудную минуту. Тогда только старпом мог всегда точно знать — на кого он может положиться, тогда только возникала в экипаже та атмосфера, которую принято называть духом коллективизма.
Конечно, в таком важном деле не все зависит от одного старпома, но старший штурман на хорошем судне всегда должен быть примером остальным командирам…
Вот, очень коротко, только часть тех дополнительных забот, которые ложатся на плечи старшего штурмана помимо его обязательных судоводительских вахт.
А теперь вспомните, как на берегу. И ремонтной бригадой, и гостиницей, и приличной столовой в условиях берега руководит полноправный начальник. А каждый начальник непременно опирается на своего заместителя и технических работников. И все они заняты целыми днями по самое горло…
Еще маленькое усилие вашего воображения: сведите теперь всех этих начальников в одно лицо, сократите заместителей, счетоводов, бухгалтеров, поручите всю их работу одному этому лицу — и вы получите скромное представление о свободном времени старшего штурмана «Оки» Игоря Карасева. Действительно, он может спокойно отдыхать после вахты…
Но в это утро Игорь Петрович изменил давно установленной привычке, закончив вахту, заниматься судовыми делами. После завтрака он прошел к себе в каюту, вызвал боцмана, сделал ему несколько распоряжений, в том числе по ботдеку, и остался один. На душе у него было скверно. Ему хотелось серьезно подумать о Люсе, о себе, общем их будущем, о плавании, которое становилось тягостным из-за мелочных придирок Сомова.
Игорь Петрович выдвинул ящик стола, достал три измятых листка Люсиной записной книжки. Перед глазами запрыгали те же неровные, торопливые буквы, составляющие всего несколько горьких фраз: «Милый Игорь! Я не могу больше! Я люблю, очень люблю тебя, но у меня нет больше сил. Я хочу настоящую семью, живого мужа дома, а не его фотографию. Умоляю — подумай об этом. Мне хочется, чтобы у ребенка был отец. Я не хочу ребенка без отца. Поэтому…» Мысль заканчивалась на четвертом листке, унесенном ветром в море. На Игорь Петрович догадывался, что было написано на том листке.
