— Ты молодец, Люська, — тихо сказал он.
— Ты рад? — спросила Люся. — Правда, ты рад?
Игорь не ответил. От ее шепота, от ее прикосновения у него сладко кружилась голова. Ему вдруг стало неизъяснимо хорошо, спокойно на душе. Продовольствие принято, питьевая вода принята, техснабжение на борту, боцман молодец, у него, Игоря Карасева, будет сын, обязательно сын — и назовут его Жекой. Жека никогда не будет бросать металлолом на причалах, а он, его отец, старший штурман Карасев, никогда не будет подписывать дурацких актов… А он… его отец…
Игорь не ответил на вопрос жены. Он спал.
Боясь потревожить его сон, Люся сидела неподвижно, поддерживая его голову у себя на коленях. Она пристально смотрела на мужа, словно желая перенести этим упорным взглядом черты одного дорогого ей лица на лицо другое. На лицо сына.
Как бы ей хотелось, чтоб они были похожи! как две капли воды, как отец и сын. Она провела рукой по волосам Игоря, по лицу. Он открыл глаза.
— Прости, я, кажется, задремал?
— Три часа дремал как убитый. Это ты прости, я тебя нечаянно разбудила. Ты так замотался, спи, я посижу рядом. Спи, Карась мой родной…
— Сколько там? — Игорь взглянул на часы.
— Рано еще, спи, Карась.
— Что ты — рано, скоро семь, давно пора встать. Сегодня отход, а у меня еще…
— Подожди, Игорь, подожди, не перечисляй, что у тебя еще осталось сделать. Когда ты перечисляешь — ты словно оправдываешься передо мной. А когда оправдываются — значит, чувствуют себя виноватыми, да?
— Ну, в какой-то степени… — Игорь Петрович давно ждал и давно боялся такого разговора. Когда-то, мельком, эта трудная тема уже возникала, но все кончилось благополучно, Люська оказалась на высоте. А теперь… Игорь Петрович давно ждал повторения старой темы, давно. И каждую их встречу в порту этот разговор если и не начинался — то как бы повисал в воздухе: вот-вот разразится. Проходило время, годы проходили, и старый разговор грозил повториться теперь уже на новом уровне. На более высоком уровне. На более категоричном. Значит, сегодня…
Игорь Петрович боялся этого разговора. Боялся, потому что не знал, как будет вести себя, что отвечать. Боялся, потому что Люсины аргументы весомее, значительней, серьезней и… человечнее. Он любил свою Люську, по-настоящему любил. И она его любила. И ему было трудно уходить от Люськи на долгие месяцы, и ей трудно было его отпускать, нелегко было его ждать, как нелегко было брать в руки свежий номер газеты — а вдруг… Ведь газеты так любят морские происшествия…
