А Горохов не умел перспективно мыслить и не думал о будущем. Он старался жить понятно. Жить сегодняшним днем, текущим часом. Его перспективные расчеты сводились только к тому, чтобы любой ценой удержаться на судне загранплавания. И в то же время сохранить неприкосновенность своих привычек.
Но он боялся потерять судно вовсе не потому, что любил море и свою профессию. Нет. Плавание давало ему возможность шикарно жить два-три вечера в месяц, когда он отправлялся на поиски береговых приключений. Плавание окружало его щуплую, ничем не приметную фигуру ореолом таинственной романтики — так, по крайней мере, казалось ему. Он всегда мог небрежно сказать, что вчера пришел из Лондона, завтра уходит в Стокгольм. Он вызывал зависть и восхищение своих собутыльников. Он безрассудно, с шиком, как опять-таки думал он сам, бросался деньгами. Он относился к деньгам без всякого уважения — и за это его почитали подруги и сподвижники. Его появление в обществе любителей дармового веселья было равносильно объявлению празднества. Он вносил шум и сумасбродное оживление, где бы ни появлялся. Ему льстили, его окружали вниманием, и каждая паразитирующая красавица старалась отвоевать в собственность его покровительство.
Не обладая внешней привлекательностью и остроумием, он покупал себе сомнительную славу, дешевую популярность, право самозабвенного хвастовства, когда было чем похвастать, когда было чем платить. Правда, с берега он всегда возвращался с опустошенными карманами, а иногда и без костюма, купленного в рейсе. Но какое это имело значение? Судно предоставляло ему койку в приличной каюте и обеспечивало хорошим бесплатным столом. Каждый последующий рейс наполнял его карманы деньгами, которых могло бы хватить на приличную жизнь целой семьи. А он тратил эти деньги за два-три дня и остальные двадцать семь дней в месяце жил приятными воспоминаниями.
Вот что означало плавание в несложном жизненном балансе матроса Горохова Василия Ивановича.
Он избрал идеалом самое себе доступное: матроса-бродягу, матроса — искателя приключений, ловкого и сильного в море и непременно под хорошим хмельком — в порту. Он искренне считал, что ограничение жизненных удовольствий, вычеркнутых у человека морем, оправдывало самую дикую распущенность мореплавателя на берегу. Но, увы, времена парусного флота все-таки миновали, и отдел кадров не поощрял дикую распущенность. Приходилось сдерживаться, приходилось распускаться не на полную катушку… Однако срывы бывали. Вроде истории с инкассатором и его лошадкой…
