Приходит Клава домой, и тут я узнаю новость. Клава сделала большое научное открытие. Она стала героиней. А я, между прочим, стал отцом героини. В газетах портрет Клавы и биография. Ей шлют поздравления. Ее премируют. Пожалуйста, я не против. По совести сказать, я даже рад — лишь бы не летала и не прыгала. Но не в этом дело.
Однажды в выходной день забегают ко мне в комнату Маринка и Клава. Тащат меня на аэродром. Там, говорят, будут сегодня интересные прыжки. Пошел. Только с Маринкой я условился, чтоб она при мне не прыгала: все-таки близкая подруга дочери, почти свой человек. А у меня сердце слабое — я не могу смотреть, когда даже с передней площадки трамвая прыгает какой-нибудь знакомый или родственник. Но не в этом дело.
Стою на аэродроме и смотрю, как самолеты подымаются ввысь. Прекрасное зрелище! Мое стариковское сердце билось от радости. Обернулся, вижу: Клавы нет подле меня. А Маринка мне говорит: «Она сейчас подойдет. Увидела заводских знакомых и пошла с ними». Ну тут уж, видите ли, люди стали прыгать с самолета. Что тут делается? Вдруг Маринка хватает меня за руку и кричит не своим голосом: «Бежим»! Хорошо ей говорить «бежим». Это я должен бежать! Она меня тащит за руку, а я еле поспеваю.
Прибегает на какую-то полянку. Смотрю: кто-то сверху летит. А Маринка мне кричит, задыхаясь от волнения: «Это девушка… одна… прыгнула… с парашютом. Замечательно!» Я не спорю. Пускай будет замечательно. Я стою и думаю только об одном: «Если у этой замечательной попрыгуньи имеется отец, то я ему не завидую». Не успел я это подумать, как эта самая девушка уже на земле и бежит прямо к нам. Смотрю — дочка. «Кто тебе разрешил?!» Смеется. И я опять кричу: «Ты же химичка, зачем тебе надо прыгать?!» Отвечает: «Родине нужны и хорошие химики, и хорошие парашютисты». Меня агитацией не возьмешь. А все-таки здорово прыгнула!..
А дело в том, что теперь я не имею ни одного спокойного дня. В голову лезут цифры: прыжок с высоты 1000 метров, затяжной с высоты 2500 метров. Голова моя уже не в таблице умножения, а где-то там, в небесных просторах. Клава приходит домой, я ее спрашиваю: «Ты откуда пришла: из лаборатории или с луны?» Теперь, оказывается, она хочет побить рекорд затяжного прыжка. Я же отец. Я отвечаю за Клаву. И вот я день и ночь волнуюсь: побьет или не побьет? Но все-таки я верю в свою дочь: она лицом в грязь не ударит, побьет рекорд моя Клава! Но не в этом дело.
Приехал на днях мой водолаз. «Что, — спрашиваю, — ты еще мокнешь в воде?» Смеется. Пусть смеется. Но слушайте, какую штуку сыграли со мной дети. Уговорили-таки старика. Уговорили меня, чтоб я поднялся на самолете. Я пошел с Клавой на аэродром. Боря с нами не пошел: некогда, говорит. Усадила меня Клава в самолет. И вот я лечу над Москвой. Если вы не были там, наверху, вы еще не знаете, как прекрасна Москва! Думал раньше, что будет страшно. Но смотрю на спину летчика, на его руки — и успокоился. Какая-то твердость была в его руках, уверенность. Но не в этом дело.
