— Ну, довольно! Некогда мне с тобой. И так опаздываю. До свиданья, мамочка. Пока. Из Ленинграда напишу.
Катя Ермолаева решительно целует мать в щеку, взваливает лыжи на плечо и выходит на лестницу. Ксения Львовна выскакивает следом за ней.
— Катюша! Вернись! Ведь на вас же волки могут напасть по дороге!
— Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк!..
— Господи ты боже мой! И что это за девки повырастали! Ничего не боятся. Цифру-то хоть «13» перемени. Несчастливое число.
— Предрассудки, мамочка. А впрочем, ладно: я с Нинкой Хворостовой переменюсь. Она обязательно дойдет, ей не страшно, она у нас чемпион, второй раз в Ленинград идет.
* * *
…Проходят дни. Ксения Львовна томится и худеет. Когда по телефону вызывают Катю, она могильным голосом говорит в трубку:
— Кати нет дома. Она ушла в Ленинград. Да, да, ушла. Пешком. На этих… на лыжах!
На службе и дома Ксении Львовне все сочувствуют. В особенности адвокат Абрам Михайлович Пусецкий, сосед по комнате. Каждое утро, встречаясь с Ксенией Львовной в коридоре, он спрашивает ее:
— Имеете сведения от вашей Артемиды? Нет? Ай-ай-ай! При этом адвокат качает большой седой головой и огорченно щелкает языком.
Наконец письмоносец приносит Ксении Львовне открытку из Любани.
«Дорогая мама, — написано в открытке, — мы идем хорошо, очень весело, все время смеемся. Я иду норвежским шагом — и не особенно устаю. Скоро Ленинград. Надеемся побить мировой рекорд. О нас уже пишут в газетах и готовят нам торжественную встречу. Не беспокойся за меня, пожалуйста: я столько ем, что просто ужас. Целую. Катя».
Вечером к Ксении Львовне заходит Пусецкий. Он галантно целует ручку Ксении Львовне и говорит свое обычное:
— Имеете сведения от вашей Артемиды?
— Как же, как же, Абрам Михайлович, Катюша прислала открытку. Из Любани. Идет норвежским шагом…
— Вот вам современная молодежь, — говорит адвокат, усаживаясь на диван и закуривая, — мать здесь нервничает, с ума сходит, а ей хоть бы что! В конце концов если ей уж так хотелось побывать в Ленинграде, могла бы дойти себе на лыжах до вокзала, там сказать себе, что нога или рука заболела, взять себе билетик, хотя бы на «Стрелу», и тихо, спокойненько поехать. И себе удовольствие — и мать не волнуется.
— Что вы, Абрам Михайлович! Вы учите мою Катюшу быть дезертиром и предателем? Так, Абрам Михайлович, только меньшевики делают.
— При чем тут меньшевики Не каждый может пешком в Ленинград шлепать. Ваша Катюша все-таки слабенькая девочка.
