Родька | страница 94
Интересно, пока был Костя, о телевизоре даже не заходил разговор. А тут вдруг оказалось, что и мне и папе давно уж хочется иметь «эту игрушку».
— Почему ты думаешь, что это игрушка?
— А что же? Когда-нибудь это станет искусством, но пока…
— Ну хорошо, — говорю я, — допустим, это игрушка. А почему же ты выложил такие деньги и не жалеешь?
— Чудак, — говорит папа, — если телевизор доставляет нам удовольствие, какая, собственно, разница, игрушка он или что-нибудь другое? Ты не видел мои очки?
Костина комната стоит пустая, а я по-прежнему сплю на кухне. Вполне можно было бы перебраться. Но мне самому об этом говорить не хочется, а папа молчит.
Пока еще Костя жил в Благовещенске, мне это было понятно. Но вот уже месяц как он в Москве, недавно от него пришло письмо.
Письмо было хорошее, и даже с фотографией. В мирном духе, без всяких намеков. Костя писал, что вполне доволен своей новой жизнью и каждый день молится и благодарит несуществующего бога за то, что он в свое время помутил наши с папой головы, «Если бы вы мне тогда не подложили свинью. — писал Костя, — не видать бы мне ни Москвы, ни военного госпиталя, который отличается от обыкновенной клиники только тем, что здесь гораздо больше перспектив и гораздо меньше той гражданской «демократии», которую так ценят лентяи и дармоеды». Дальше он описывал Москву, которая ему нравится все больше и больше. О жене — ни слова, только в конце привет и приглашение. «Мечтаем о том дне, когда вы с Родькой приедете к нам погостить. Думаем, что вам у нас понравится». На этом письмо кончалось, но несколько строчек было еще на фотографии, где Костя изображен в офицерском кителе.
— Лейтенант! — сказал я.
— Младший лейтенант, — сказал папа.
На обороте карточки было написало: «Итак, я почти что солдат. Но это нестрашно. Потому, что, как говорится, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом».
— Н-да!
— Форма ему идет, — сказал я. — И надпись хорошая.
— Дурацкая надпись. Как раз тот случай, когда я не согласен с народной мудростью.
— Почему?
— Потому, что солдат, который мечтает стать генералом, — это уже не солдат. Это будущий генерал. Ему уже некогда думать о своих солдатских обязанностях. Ну ладно, хватит об этом.
И он уткнулся в какую-то книжку.
О Костиной фотографии мы больше не говорили. Да и о письме. Папа все-таки был очень обижен и каждый раз, когда я заговаривал о чем-нибудь таком, с чего можно было перескочить на Костю, обрывал разговор и сердился.