Никогда он так не разговаривал со мной. Глаза у него были злые и в то же время какие-то очень грустные.
Не спеша я постелил постель, разделся и лег.
С минуту еще за дверью слышались голоса, а потом папа сказал:
— Ну ладно. Так просто словами эти вещи не решаются. Поживем — увидим. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи.
Шаги, хлопнула Костина дверь, заскрипел папин диван, и все смолкло.
В школе, у раздевалки, я увидел Светку Мокрину.
— Наконец-то пришел, — сказала она, — иди сейчас прямо к директору, он тебя вызывает. Боишься?
Я пожал плечами.
— Не бойся, — сказала она, — весь класс будет за тебя, вот посмотришь. Пойдем, пойдем! Гришенька не любит, когда опаздывают. В общих чертах он уже все знает, мы к нему ходили.
Она проводила меня до двери директорского кабинета и сама постучалась.
— Ну, ни пуха тебе, ни пера.
— Войди, Муромцев, — послышался голос Гришеньки.
Честно говоря, мне было все равно, что произойдет. Странный ночной разговор между папой и Костей не выходил у меня из головы.
С первой же секунды Гришенька стал на меня кричать и бегать по кабинету. Я не очень вникал в то, что он говорил, и понял, в сущности, только последнюю фразу.
— Все! Довольно! Нам не нужны такие ученики. С сегодняшнего дня ты не учишься в нашей школе. Понятно?
— Понятно, — сказал я, — когда можно забрать документы?
— Что? — Гришенька перестал бегать и зыркнул на меня из-под бровей. — Какие еще документы?
— Обыкновенные, мои документы.
— Мальчишка! Сопляк! — закричал директор. — Никаких документов! Безобразие! Ты будешь учиться. Будешь! Но сегодня же… Нет, завтра я хочу видеть твоего отца. Вот я сейчас напишу записку, и ты ему передашь.
— Нет, не передам.
— Что? Почему?
— Потому, что сейчас у отца и без меня хватает хлопот. Григорий Митрофанович, вот честное слово, я сделал все правильно. Хотите — верьте, хотите — нет, объяснять я ничего не буду.
— Мальчишка! Сопляк! — сказал Гришенька неожиданно тихо. — Кстати, мне уже все объяснили. И даже в двух вариантах. Где эта стенгазета? Она у тебя? Покажи.
Я достал из портфеля карикатуру и положил на стол.
Гришенька развернул ее, тщательно разгладил ладонью.
— Хорошо нарисовано, — сказал он. — Этот Саяпин способный мальчик. Что? Ты не находишь?
— По-моему, это гнусно — рисовать такие карикатуры. Плотников…
— А говорить, что у него ресницы, как у свиньи, — это не гнусно?
— Я могу говорить про Плотникова все, что угодно, потому что я хорошо к нему отношусь. Все, что Васька делает, он делает от чистого сердца. Думаете, он хотел кому-то насолить? А Славка Саяпин и этот ваш очкастый…
