Как ты думаешь, отчего это бывает? Мне кажется, устаешь. Нет, не физическая усталость — силы-то есть, а вот что-то в тебе цепенеет, струны какие-то, что играли в тебе, перестают играть, слабнут, дребезжать начинают. Видно, тот заряд, та культура в нас, те колки, на которые эти струны натянуты, плохо держат, и инструмент расстраивается. И вот начинаешь жить год за годом уже скорей по инерции. Вроде и работаешь, и веселишься, и семья у тебя, и друзья — все нормально, но уже без подъема, без энтузиазма, без этой весны в душе. И работаешь уже до отупения, и грешишь до отупения, и семья куда-то по боку.
И тут, скажу тебе, не только одна сторона виновата, мы то есть, но и другая — жизнь, которая нас трет и корежит. Так давай будем и ей предъявлять счета, хотя я-то сам лично не имею права никому ничего предъявлять — мои счета оказались поддельными.
Я понимаю, преступление ничем не оправдать. Хочу только объяснить, почему так легко встал на этот путь. И я ли один? Ну хорошо, те, кто наказан, — им даже легче, а те, кто носит свои маленькие преступления в душе год за годом?
Ты хочешь сказать, я слишком много рассуждаю? Тебе мои рассуждения кажутся банальными? Не торопись, я все это постигал не умом, а хребтом, вымучивал их своими потерями, своим падением. Я как тот шекспировский шут на авансцене, которому разрешено говорить горькие истины в лоб — ведь он вне игры.
Так вот, я начал издалека, с Молибдена, потому, что уже тогда меня разъедала ржа — уже тогда я начинал воровать. Нет, в ресторан ходил я на свои, тогда я воровал только у семьи по элементарному принципу: получку — семье, а уж премии отдай, не греши, премии — мои собственный навар, моя награда за сверхтруды. А то, что брал у государства, я даже воровством не считал, — считал ловкостью, умением вертеться, делать дело для пользы же государства.
У нас, на нашей работе, ты же сам знаешь, надо уметь ловчить и выкручиваться. Недовыполнил план — уговорил заказчика, показал выполнение авансом, перевыполнил — положил в заначку, мало ли что? Перерасходовал зарплату — упросил соседа, если у него экономия, взять немного на себя, с отдачей, конечно, а сам, скажем, взял у него материалы, если у него перерасход, — не бегать же каждый раз к начальству с объяснениями. Начальству-то что — ему чтоб у тебя все гладко было, чтоб у него за тебя голова не болела, иначе ж оно тебя и заклюет. А делать все по законам — лучше сядь и сиди, пока не попросят освободить место, так ведь? А на периферии — там особенно: бригады разбросаны, что ни день — ЧП. Уж, кажется, все предусмотришь — нет, что-нибудь да вылезло, что-нибудь да наперекосяк: то кислород кончился, то электроды, то коленвал полетел, то трактора не найти, то люди заартачились, то пятое, то десятое. Кому жаловаться-то? Начальнику? Чтоб он за тебя все это решил? И на что жаловаться? На снабженцев? На генподрядчика? На дороги? На периферию? На жизнь? Вот и крутишься. И по прошествии энного количества лег убеждаешься в конце концов, что лучший двигатель прогресса в тех местах — натура: деньги, водка, коньяк. Или баш на баш: ты мне то, я тебе это.
