— Что же ты молчишь, Яков, или не рад? — нетерпеливо спросил батюшка.
— Рад не рад… не в этом суть, — печально проговорил отец, ковыряя пыль носком сапога. — До учебы ли нам теперь? Надо сына к земле приспособлять…
— Да имеешь ли ты право губить способности Дмитрия! — вскинулся батюшка, побагровев. — Подумай головой-то своей!
— Вот он сам пусть и думает. — Отец с такой надеждой посмотрел на меня, что выбирать не приходилось.
— Охломоны, темнота, — заругался батюшка, взгромоздился в коляску, в сердцах дернул вожжи так, что кобылка осела назад.
Ах, какой тесной показалась мне деревня, какой низкой была наша пятистенная изба!
В сенках встретила нас моя сестренка Зинка. Губы ее прыгали, в глазах накипели слезы.
— Опять они ругаются.
Я услышал крики теток, услышал, как неловко оправдываются мои дядья.
— На заработки собрались, — наседала одна, — а для кого на заработки-то, для кого?
— Чужих ребят кормить, — вторила другая. — Сколь ни зарабатывай, все одно сожрут.
— Вон их пятеро, а работник один. Мы только на них и гнем спину!
Отец посерел, ссутулился, уронил руки. Я пробежал через сенки, толкнул дверь. Тетки разом осеклись, перевернулись:
— Митенька пришел, сиротка наш!
Дядья виновато отдувались, сучили бороды. Но не было у нас в семье такого, чтобы младшие дерзили старшим, и потому я прикусил губу и ушел на свою половину.
— Неужто жениться придется, — хрипло сказал отец.
Он стоял у окошка, к нам спиной, смотрел на пчелу, которая бессильно билась в стекло.
2
Зимой возле отца закрутились свахи, елейными голосами так и сяк расхваливая какую-то Марию Рогачеву: она-де и работница, и ласковая, и красавица писаная — лучше на всем свете не найти. Мне так хотелось побежать к Всеволоду Ивановичу, спросить у него, как быть, если отец вдруг приведет в дом мачеху. Но еще в конце лета семья Молчановых уехала куда-то, и даже попрощаться мы не успели. Замолкли в церкви чистые детские голоса, защелкала в школе по стриженным под кружок головам тяжелая линейка.
Лоб отца перечеркнули морщины, глаза потускнели, ходил он как-то боком, осторожно ступая. Но на помощь никого не звал, ничьего совета не спрашивал. И вдруг — свадьба.
Была она вообще-то непышной, гостей собралось мало, по-родственному; но мы с Зинкой почувствовали себя вдвойне сиротами. Как ранили нас разговоры соседей, у которых пережидали мы свадьбу! Пьяненький сосед и его жена вернулись от наших рано. Сосед плевался, стучал полусогнутым пальцем себе по лбу:
