— Зовите меня просто Владо, — сказал капитан, когда все перезнакомились. — А сержант Высоцкий будет вашим командиром.
Парней больше всего интересовало, где взять оружие и с чего начинать партизанскую борьбу.
— Начинайте с шалашей, — ответил Владо. — Все идите делать шалаши! Только Богумил и ваш командир останутся. Нам тут посоветоваться надо…
Захолодало, задождило. Во всем лесу не осталось места, где можно было бы укрыться от непогоды.
Большое несчастье оказаться в такую пору без крова! А сколько теперь людей пробирается по горам и лесам. Как подсолнухи к солнцу, тянутся они на восток, в сторону фронта.
Жалко этих бездомных. Однако власти запрещают им помогать. Заставляют с заходом солнца запирать дома на все запоры.
Но Эмиль Фримль, лесничий, живший в горах далеко от деревни, с самого начала войны настежь распахнул двери своего дома для всех, кому нужно убежище, тепло и пища. Маленькая и какая-то тихая жена его Ружена, хотя и боялась гардистов, но полностью разделяла отношение мужа к людям, скрывавшимся от фашистских прислужников. Никогда не спрашивала она, кто к ним пришел, кормила, если чувствовала, что человек голоден, давала одежду, если видела, что обносился.
С началом минувшей осени, когда появилось много русских военнопленных, бегущих из германских лагерей, Эмиль и Ружена стали оставлять на всю ночь огонек в чуланчике, окно которого выходило в лес. Специально для тех, кто пытался приблизиться к селу. На этот-то одинокий огонек поздним дождливым вечером и вышли Пишта с учителем Рудольфом. Подходили они очень осторожно и нерешительно. Ветер ныл, со свистом продувал мокрую одежду, пробирал до костей и гнал бездомных к огоньку.
Они остановились в десяти метрах от окна, долго прислушивались, цепенея от холода.
Наконец Рудольф решился. Пробрался к светящемуся оконцу, тихо постучал.
— Кто там? — раздался приглушенный мужской голос.
— Откройте… Свои…
— Уж год как не стало у меня своих на белом свете, — нарочито громко ответил хозяин, направляясь к двери. И продолжал уже в сенях, перед самой дверью: — Приказано никого не пускать! Откуда я знаю, кто вы? Разный сейчас народ ходит…
— Пан Фримль, это я, Рудо Бурда.
— Ежишь Марья! Кто это? — встревожилась и хозяйка.
— Рудо Бурда, сын Франтишека, чеха, с которым я сидел в тюрьме, — пояснил хозяин. — Завесь окна. Это и правда свои…
Настежь распахнулась дверь. Точно к родному сыну выбежал хозяин к юноше, обнял его, мокрого, приглашая вместе со спутником в дом.
