С веселым треском сухой хворост быстро разгорался и все большую площадку отвоевывал у ночной тьмы на гладкой плешине горы.
И самолет, словно угадав намерение чабана, не улетал далеко от Прашивой, хотя и поднимался все выше и выше, как орел, выискивающий добычу.
«Или не видит огня? — забеспокоился старик. — Или место неудачное выбрал я для костра?»
Он схватил было охапку хвороста, чтобы отнести на другое место и там разжечь огонь, как самолет вдруг умолк. Но это молчание мотора длилось только мгновение. Вдруг он снова взревел как-то весело и победно, словно был чем-то очень доволен, и быстро улетел туда, откуда появился. Вскоре гул мотора совсем растаял, и над Прашивой установилась прежняя безмятежная тишина.
Лонгавер огорченно сел на траву и не стал больше подкладывать ветки в костер. Пусть догорает. Ежко дорогу найдет и в темноте.
«Надо же! Побоялся или не заметил моего сигнала», — сокрушенно решил старый чабан.
Ход мыслей старика прервало блеяние внезапно встревоженных овец. Обернулся — с неба наискось падало что-то похожее на огромное белое покрывало, готовое накрыть собою всю отару.
— Парашют! — воскликнул чабан и с юношеской проворностью вскочил.
Приближаясь к земле, парашют вдруг повернул в ущелье, словно его магнитом туда потянуло. И мгновенно исчез в гуще старых буков и берез.
— Ай, ай, не на дерево ли?! — встревожился Лонгавер и побежал изо всех своих стариковских сил.
Парашютист действительно опустился на макушку березы, запутался в ветвях, а человек на стропах повис в пяти-шести метрах от земли. Под парашютистом были пни — следы порубки. Если упадет на них, убьется или покалечится.
— Держись, чловьече! — закричал, подбегая, Лонгавер. — Держись!
Но тот вдруг сорвался, видно перерезал стропы, и угодил бы на пень, если б Лонгавер вовремя не поддержал его.
Парашютист подался вперед и уставился на незнакомца. Руки он держал на автомате, висевшем на груди. Автомат грозно поблескивал, освещаемый колеблющимся пламенем костра.
— Я бача, — представился Лонгавер, а чтоб было ясней, уточнил: — Овчарек.
— Чабан? — обрадовался парашютист и сердечно протянул руку.
Лонгавер крепко пожал ее и поднес к своему лицу:
— Крв?
— Чепуха! — ответил парашютист и вытер лоб, по которому все сильней текла кровь.
— Главичку разбил? — встревожился бача.
— Моей главичке ничего теперь не страшно. Отливали ее на Урале, а закаляли в Сталинграде.
— Сталинград! — Старик обрадовался слову, которое знал уже весь мир. — Рус? Товарищ? — Он снова ухватил руку парашютиста и теперь уже не выпустил, пока не вывел его на полянку.
