— Ано, десять гранат не пустяк! — закивал санитар.
Шли почти всю ночь.
Поняв, что Мельниченко неугомонный, Томчак и Янош придумывали всякие причины для вынужденного отдыха, чтобы облегчить ему путь. Но он рвался вперед и долго не хотел задерживаться на привалах.
Утром, обнаружив, что Василий натер костылями под мышкой, санитар обмотал их мягкой ветошью. Но через несколько километров трудной дороги по горам Мельниченко отбросил один костыль, решив, что это удобнее. Он то подбадривал отстающих, то мурлыкал песню, то что-нибудь рассказывал из своей жизни.
А пережил Василий за две тройки, как называл он свои тридцать три года, столько, что хватило бы на десятерых. Доводилось ему и выбираться из концлагеря, когда немцы в отместку за Сталинград стали всех поголовно расстреливать.
На вторые сутки отряд остановился на горе, с которой была видна деревушка. Двое сходили на разведку. Принесли много еды, а еще больше добрых вестей: узнали, что в селах уже говорят не просто о советских парашютистах, а называют имена командиров партизанских бригад — Величко, Егорова, Белика. Старик, с которым беседовали в селе разведчики, сказал, что вся Словакия теперь с надеждой смотрит на Прашиву.
— На Прашиву! — мечтательно сощурив глаза, прошептал Мельниченко.
Снова он отправился в путь, несмотря на кровоточащие мозоли на руках.
На Прашивой, где было людно, как в большой воинской части, готовящейся к походу, Василия Мельниченко встретили с объятиями. И тут его спутники окончательно убедились, с кем имели дело.
Они думали, что после такого мучительного перехода он надолго сляжет. Но уже утром увидели его возле армейской походной кухни с огромной черпалкой в руке.
— Говорил я вам, что картошку буду чистить, пока нога заживет! — сказал он.
В тот же день спутников Василия отправили, куда назначила их приемная комиссия.
ДРУЖБА ПРОВЕРЯЕТСЯ В БЕДЕ
Диверсионная группа Николая Прибуры вернулась с задания не в колибу, а к «партизанской мамочке», как теперь называли жену горара Фримля Ружену. На носилках принесли сюда в бессознательном состоянии раненного в ногу Ежо. Осмотрев рану, «партизанская мамочка» сказала, что может начаться гангрена, а лекарства у нее нет. Десантники Егорова своего мешка с медикаментами так и не нашли в горах — видно утонул в речке. Доктор Климаков сам одалживался у соседних партизан. Оставалось только пойти к бабичке Анке Эстовой, у которой свое, домашнее средство лучше аптечного.
От горарни до села, где жили Эстовы, было вдвое ближе, чем до партизанской санчасти. Конечно, идти туда не безопасно, зато там наверняка добудешь лекарство. Так рассуждал Рудольф, считая себя обязанным позаботиться о раненом товарище. И, отказавшись от обеда, взяв лишь кусок хлеба, он пошел напрямик, по горам, за лекарством.
