Когда галушки сварились, Ружена накинула дождевик и вышла из дома. Эмиль сказал, что она постоит на тропинке в селение. В случае чего, предупредит… Так что не волнуйтесь.
Положив на стол янтарный ощипок — фигурку голубя, сделанного из брынзы и прокопченную на буковом дымке, поставив бутылку сливовички, хозяин говорил с гостями о том, о сем, стараясь не расспрашивать об их личной судьбе в надежде, что расскажут сами.
Молчаливого, смуглолицего Пишту он видел впервые. Однако тот пришел вместе с сыном человека, которого Эмиль хорошо знал. И этого было достаточно, чтобы принять его, как родного.
С Франтишеком Бурдой, отцом Рудольфа, Фримль сидел в знаменитой Елавской тюрьме по одной и той же статье, которой ни в одном кодексе не было. Однако с тридцать девятого года она стала самой «модной» в Чехословакии и называлась коротко: красная пропаганда.
Хозяин, как в праздник, накинул на плечи свой черный суконный пиджак, натянул сапоги, которые вот уже год не обувал.
— А ты, Рудо, очень изменился, — заметил хозяин, покачивая головой. — Сколько тебе теперь?
— Двадцать пять, — ответил юноша. — Но выгляжу старше. Это я знаю. За один день на десять лет состарился.
— Что случилось?
— В начале войны я учился в институте и работал на заводе. А когда завод целиком перешел в руки немцев, бросил все и убежал в лес.
— Это там тебя ранило?
— Нет. — Рудо встал и начал нервно ходить по комнатке. — Да что рана? Такую боль стерпеть можно! Вот когда вернулся из лесу в родную деревню, это была боль… Ночью иду домой. Не иду, бегу! Подбегаю, а его нет.
— Кого нет? — удивился хозяин.
— Дома! Нашего дома нет! — Рудольф развел руками. — Только куча золы, да яблонька обгорелая, как черный скелет.
Эмиль предложил сесть, выпить чашечку кофе, успокоиться.
— Бегу к соседям, они говорят… Если б вы слышали! — присев на краешек табуретки, продолжал Рудольф. — Говорят с ненавистью, точно плюют в лицо: «Пока ты служил там Гитлеру, делал пулеметы, из которых убивают славян, гитлеровцы чуть не повесили твоего отца». Хорошо, мол, он вовремя скрылся вместе с твоей матерью… Я потом везде их искал. Не нашел…
В комнате стало совсем тихо. Все долго, сосредоточенно молчали.
— Достал я документы на другую фамилию, устроился работать в школе. Так что теперь я не Бурда, а Крумаж. Все было хорошо. Да в Буковце случилось такое, что не сдержался, показал отцовскую натуру… — И Рудольф подробно рассказал о событиях в Буковце.
Когда Пишта и Рудольф поужинали, они стали собираться в путь. Хозяин предложил Пиште свои сапоги.
