— Что вы, мама! Она умная. Вот и отец говорил…
— Тебе бы учиться, сынок, — упрямо повторила мать.
Степанида хорошо помнила, как тепло отзывались о ее старшеньком в школе, но учиться ему не пришлось: и нужда заела семью, и отец настоял отдать сына в подручные. И другое помнила Степанида: добрый, ласковый ко всем детям, отец редко уделял внимание старшему, словно бы невзлюбил его. И то, что прощал другим, часто не прощал Денису. Что ему же нравилось в сыне — тихий нрав? Так уж лучше тихим быть, чем таким бешеным, как Никитка. Маленький, лицом непригож? А кого же, как не себя, винить должен. Но вот и в рост пошел старшенький, отца догоняет и умом стал горазд, не в пример Анке, а любви к сыну все-то у отца нет. Только и помнит о нем, когда нужен.
— А где отец, мама? — всполошился Денис, только сейчас поняв, почему не спит мать.
— Кабы знала я. Вона в городе чего деется, всего ждать можно. Слыхать, опять человека в овраге нашли раздетого…
— Ой, что вы, мама! — Денис опустился перед матерью на колени, прижался к ней, пряча лицо, чтобы мать не могла прочесть на кем страха. — Разве можно такое думать? «В «союзе» он… или по дворам ходит, сами знаете.
— Каким дворам — светает ужо. Ложись, сынок, поспи еще малость, а я посижу, работу доделаю.
2
Не пришел отец и утром. Уже в затоне Денис долго не решался зайти в кузницу — помнился еще прошлый митинг, — может, там что знают об отце, может, он и сам уже в цехе. Однако тревога за отца взяла свое, и Денис отправился к дяде Илье.
Возле одного из пылающих огромным костром горнов толпилось несколько человек — кузнецов и молотобойцев. Корягой торчала из угля толстенная якорная лапа. Пот градом лился с красных лиц возившихся у горна людей, дымилась от жаркого огня брезентовая одежда. А в стороне, изредка подавая команды, стоял гороподобный кузнец Илья, известный своим мастерством не только в затоне, но и во всем городе.
О могучей силе богатыря рассказывали чудеса. Вспоминали и случай с борцом в приезжем цирке, когда на вызов победителя вышел на ковер подогретый товарищами Илья Басов и подмял под себя хвастуна, едва не сломав ему шею; и случай с двадцатитрехпудовым якорем, поднятым с земли и перенесенным Ильей, тогда еще молодым кузнецом, на пароход по сходням, прогибавшимся под тяжестью, как тростинка. Рассказывали и такое, будто во время разгона одной демонстрации Илья стянул с седла самого ротмистра и бросил его на губернаторский балкон, под которым произошла стычка рабочих с казаками.
