Он глубоко вздохнул и внимательно посмотрел на Наташу.
В смущении опустив глаза, Наталья катала по столу хлебный шарик. Все произошло как-то само по себе, и странно — Устин стал ей близок больше, чем когда-либо.
— А ты такая же… хорошая… — проговорил он.
Наталья покраснела, наклонила голову и грудью оперлась о стол. Устин только теперь увидел люльку.
— Наташа! — удивленно проговорил он.
Она подняла глаза.
— У тебя дитя?
Наталья просияла и, вскочив со скамьи, восторженно ответила:
— Да еще какое! А я тебе, дура, и не похвалилась. Иди погляди, какой. — И смеясь, как будто ничего не случилось, повела его к люльке. Осторожно сняла платок, покрывавший ребенка, спросила: — Правда, на Митяя похож?
Устин ничего не мог разобрать и, чтобы что-нибудь сказать, ответил:
— Да-а, схож, но больше смахивает на тебя. Такой же чернявый. Давно ты его принесла?
— Завтра месяц будет.
Наталья взяла ребенка на руки и, качая его, осторожно спросила:
— Устин, а ты часом не слыхал о Митяе?
Устин на минуту замялся и, отвернувшись к окну, ответил:
— О Митяе?.. Нет. О Митяе слуха не имел. Я, Наташа, в сельсовет пойду, а потом зайду проститься. Я ведь сюда ненадолго. Казаки фронт прорвали и, того гляди, не сегодня-завтра объявятся в Рогачевке. Надо объяснить товарищам, как и чего делать.
Наталья проводила его до крыльца и просила зайти еще.
Около сельсовета стояла большая толпа крестьян, некоторые сидели на дубовых бревнах, приготовленных для ремонта избы, и оживленно переговаривались. Увидев Устина, толпа еще больше зашумела…
— Здорово, приятель! — кричал, протягивая руку, Клим Петрушев.
— Устин Андреевич! Как здоровье? — приветствовали старики.
— Здоров, слава богу, — отвечал Устин, — здравствуйте и вы. А-а!.. И ты тут, Аким, и ты, Семен? Это хорошо. Здравствуй, Зиновей Блинов! Деду Федору нижайшее почтение. Живой?
— Поживу еще. Вот ты как есть — один человек с оружией, и все.
Высокий, сухонький, жилистый, дед Федор, как живчик, вертелся среди толпы, давился дымом, кашлял до слез и, тыча палкой, кричал:
— Какое вы есть войско?..
— Да стихни, дед, будь ты неладен, дай ты людям поговорить!
Его сажали на бревна, он заходился долгим кашлем, потом вскакивал, прислушивался и спрашивал:
— Это про чего?
— Тихо, товарищи! Прошу уважать наше собрание, так как оно очень важное, — начал Петр Васильевич.
— А я вот что скажу… — не унимался дед.
— Да сядь ты, чертов ерш! — закричали на него. — Отнимите у него палку.
Дед уселся, присмирел, но продолжал что-то бормотать.
