Злая усмешка пробежала по лицу солдата. Он снова плюнул на золу, она зашипела. Солдат охватил руками голову и задремал. Он увидел жену. Она стояла с ребенком на руках, а кто-то чужой в горенке качал пустую зыбку. «Это кто, Натаха?» — спрашивал он шепотом, а сам в страхе прятался за дверь. Она грозила ему пальцем и беззвучно что-то говорила, шевеля губами. Потом кто-то, грубо крикнув, разбудил его:
— Пашков!.. Ты чего это ровно приблудный теленок на чужом огороде? Иди чай пей, а то, гляди, утро скоро.
Митяй посмотрел осовелыми глазами на черного бородача с рябым лицом и с рассеченной нижней губой. Вдали, вокруг огонька, к которому звал его бородач, сидели казаки. Они рассказывали похабные анекдоты и давились смехом. Пашков покрутил головой, бросил шинель и, повалившись, снова закрыл глаза. Сквозь сон до слуха донеслись слова: «А в поле делов сейчас, ребята… хлеб в копнах… бабы там одни, а мы тут ржем… Эх! Господи, твоя воля!..»
Фыркали лошади, отмахиваясь от мошкары, хлестали себя хвостами и били копытами землю. Изредка доносился голос:
— Ну-у, черт, стой!
Зевая, ходили часовые, задирали кверху головы, в бледнеющем небе угадывали близкое утро…
Когда стали видны белые облачка, похожие на белье, опущенное в засиненную воду, трубач проиграл «поход». И будто не спали люди, а, притаившись, ожидали сигнала. Лагерь зашевелился, степь огласилась многоголосыми криками. Потрясая нагайками и ругаясь, носились офицеры, выкрикивали приказания. Ржали лошади, в нетерпении топтались на месте и, закусывая удила, просили повод. Визжали, тарахтели повозки, выстраивались в длинную ленту обоза.
Назаров вскочил на коня и, откинувшись назад, крикнул:
— Слушай мою команду!
Тонкий казачий пояс стягивал в талии его статную фигуру, голубая кубанка была лихо сбита на затылок. Он взялся за повязку, поправил ее и, привстав на стременах, закричал:
— Первая сотня, за мной, шагом… а-арш!..
На месте стоянки осталась степь, выжженная кострами, истоптанная лошадьми, покрытая навозом.
Назаров оглянулся. Сзади колыхалось море голов.
«И конца не видно. Вот она, силища какая», — подумал он. Над головами конников высоко стояли пики. К Назарову подъехал сотник Быльников. Он выразительно поднял брови и, указывая нагайкой на лежавшую в копнах желтую пшеницу, сказал:
— Сколько неубранного хлеба!
Назаров усмехнулся. Черная повязка сползла со щеки. Сотник, бросив взгляд на багровый шрам, уродующий лицо хорунжего, проговорил:
