— А почему это, Моисей, фараон передумать должен? Не потому ли, что ты обещание данное не сдержал? — густую синеву проема вдруг заслонила новая тень. И еще до того, как вспыхнувший факел осветил лицо вошедшего человека, Моисей узнал голос царственного брата.
— Тебе ли, Рамсес, об обещаниях говорить? Кто мне пять дней давал, а сам на четвертый в темницу упек?
— А что мне делать оставалось, когда верные слуги донесли, что ты тайну Завета Аменемхата рабам открыл? Я долго не верил, а потом решил сам во всем разобраться, тебя сюда поместив.
— То-то ты спешил сюда днем, чтобы правду выяснить! — Моисей повернулся к Аарону. — Оставь нас вдвоем, есть у нас еще вопросы нерешенные.
— Но Моисей, ты же сам говорил, что, как только вернусь, объяснишь, что это за Завет такой страшный, коли его сам фараон боится, — Аарон опасливо поглядел на Рамсеса, на точеном лице которого не отразилось ни одного чувства.
— Аарон, не сейчас. Беги приказание исполнять. Обо всем в свое время узнаешь! — в голосе Моисея зазвучал такой металл, что Аарон против обыкновения не стал перечить.
Дождавшись, когда они останутся вдвоем, Моисей обернулся к Рамсесу:
— Кто же на меня напраслину возвел? Дозволь угадать. Везир? Бакенхонсу? Или оба вместе сговорились?
Рамсес приподнял факел повыше, и в отсветах пляшущих язычков крохотного пламени Моисей впервые увидел свою темницу. Маленькая, тесная, с белыми известняковыми стенами. Но больше всего Моисея поразило множество рисунков и иероглифов, покрывавших их неровную поверхность. Видимо не один узник коротал долгое ожидание в непроглядной темноте неприхотливым занятием.
По лицу Рамсеса пробежал отблеск какого-то чувства. Моисею не удалось понять, было ли это на самом деле облегчением или ему просто показалось в красноватых отсветах факела. Уже через миг лицо Рамсеса опять ничего не выражало, кроме того удивительно естественного высокомерия, которым обладали все египетские правители.
— А ты, видать, так ничего и не понял, — превосходство сквозило и в голосе Рамсеса.
Моисей ждал продолжения, но его не последовало. Фараон решил, что сказал достаточно и теперь просто стоял, вопросительно глядя на Моисея.
Да, пришло время брать судьбу в свои руки:
— Рамсес, а что ты собираешься теперь делать? Казнить меня и рабов, что стоят на площади?
Вопрос беспомощно повис в воздухе — фараон по-прежнему хранил молчание, не удосуживая брата ответом. Когда пауза затянулась до невозможности, Моисей почувствовал, что пора продолжать.
