— Государь, — начальник стражи не шелохнулся: служа под Рамсесом третий год, он знал, что следует делать в таких случаях. — Государь, это я, Джабир.
Долгие секунды, пока разум возвращался к сонному фараону, суженные глаза принимали осмысленное выражение, а меч медленно опускался острием к полу, преданный воин стоял не двигаясь. Наконец, Рамсес пришел в себя.
— Государь, там, на площади, что-то непонятное происходит. То ли рабы взбунтовались, то ли обряд какой совершают, — широким жестом Джабир пригласил фараона пройти к укромному балкончику, откуда открывался обычно такой чудесный вид на Нил и площадь перед дворцом.
Зрелище и, правда, было невиданным. Но никак не чудесным. Длинными рядами, плечом к плечу, стояли тысячи мрачных людей, заполнивших все пространство от храма до берега Нила. Даже на самых больших празднествах, молебнах и жертвоприношениях богам, Рамсесу не доводилось встречать такого множества народа одновременно. Каждый держал в руках факел, что пылал ярким огнем на тонкой верхушке. От тысяч маленьких костров над землей стояло кровавое зарево, которое, отражаясь в бездонной ночи, делало зрелище еще более жутким. Колеблющиеся тени, шорох ветра, неподвижные фигуры — и полная тишина! Никто не кричал, не ругался. Все стояли молча, не издавая ни звука. Наверное, так должно было выглядеть подземное воинство Осириса.
А может, он уже мертв, и находится на том свете? Ужасная мысль пронзила сознание, чтобы через секунду смениться выдохом облегчения: в подземном царстве стояли бы не люди, а верные помощники Осириса — Анубисы, чью шакалью голову не возможно ни с чем перепутать. У людей на площади головы были обычные, человеческие. Только с неземным, отрешенным выражением. То ли темнота ночи, то ли отблески факелов делали свое дело, но Рамсесу вдруг показалось, что в этих людях нет страха. Что с такой же решимостью они будут стоять и день, и два, и целый месяц. И никакая сила не сможет сдвинуть их с места. Вторая волна ужаса прокатилась по Рамсесу. С людьми, потерявшими страх, как он хорошо знал, сладу не было.
Он еще раз осторожно выглянул и, прячась в густой тени, осмотрел площадь перед дворцом. Неподвижные фигуры, жесткие лица и горящие, словно у тощих ушастых кошек, глаза. Повсюду отблески огня.
По темным рядам прошло мимолетное движение, будто ночной ветерок прошелестел-пронесся по зарослям тростника, порябив спокойную гладь Нила, пролетел над площадью, всколыхнув на мгновение тысячи факелов, отозвавшихся неземной пляской бликов на дворцовых стенах. Вместе с этим в воздухе раздался сначала тихий, а потом все нарастающий мерный гул, как тот, что возникает, если ракушку побольше к уху приложить. Только в тысячи раз сильнее. И в тысячи раз страшнее. Люди на площади гудели, не раскрывая ртов и оставаясь неподвижными. Казалось, колышущиеся тени вторят им, трепыхаясь и подергиваясь в такт грозным звукам. Гул нарастал, устремлялся ввысь, разливался в стороны, чтобы, отразившись от высоких стен храмов, стать еще сильнее и еще больше наполнить лютой жутью все пространство перед дворцом.
