— Папа хочет взглянуть на чертежи, Аргирис! — сказала Стефани. — Я уж ему рассказала, что недели через три, самое большее через четыре мы начинаем строить.
Арчи снова кивнул. И опять на лицо молодого человека легла тень сосредоточенности, которую гость заметил с первого взгляда. Мелькнула мысль, что, может быть, Стефани хочет отослать его с Арчи, чтобы самой вернуться в кассу, но он тут же отбросил это предположение, потому что перед ними бесшумно возникла официантка с серебристым подносом, уставленным бокалами, рюмками, тарелками. В центре на большом блюде красовалась разрезанная пополам душистая, свежая, гладко очищенная дыня. Семечки явно не вычищали, а просто вытрясли, сердцевина была девственно чистой: ничем не тронутые влажные волоски плавали в ярко-оранжевых ямках, заполненных свежестью солнечно-земного сока.
— Накрывай, Хрисула! — тихо сказала Стефани.
Начинаем пить или это просто так, встречи ради, как бывало когда-то при Ахиллеасе?
Неужели все-таки нужно покинуть этот мир в расцвете сил лишь для того, чтобы люди запомнили тебя таким, каким ты всегда видел себя?..
Девушка поставила перед ним чистый стакан, виски и вазочку с прозрачными кубиками льда, а перед Стефани и Арчи — большие широкие пустые стаканы, тонкие, узкие стаканчики с узо и кувшин с водой и мелко накрошенным льдом. Девушка накрывала на стол быстро, ни на кого не глядя, и лишь легкое подрагиванье тонких пальцев и голых по локоть, покрытых пушком рук выдавало ее волнение.
Свежий аромат дыни смешивался с ленивым запахом аниса, в узо плавали еле заметные бесцветные кристаллики. Арчи налил в широкие стаканы смешанную со льдом воду и поставил в нее тонкие стаканчики с узо, которое спустя минуту приобрело голубовато-белый оттенок.
Сосредоточенная, торжественная, с царственно густыми великолепными волосами, обрамляющими ее тонкое смуглое лицо, Стефани нарезала дыню на тонкие ломтики.
И он опять подумал, что, может, люди потому и стремятся в лагуну Тарпон-Спрингса — их привлекают ароматы ресторана Ахиллеаса, десятки видов рыбных блюд, которые здесь готовят как нигде, и особенно господствующая здесь волшебная атмосфера далекого Средиземноморья; должно же в них жить какое-то чувство или, может быть, врожденная память о тех солнечных, не знающих тропической духоты просторах.
Чокнулись. Выпили. Мужчины за соседними столиками в знак приветствия тоже подняли стаканы.
Так когда-то он пил с Ахиллеасом.
Ничто не изменилось, ничто не меняется, Стефани, и все же ты права — конечно же, все стало другим, непохожим…
