Дядя Иван поднялся с лавки, мы тоже встали из-за стола. Он серьезно пожал нам руки, сильно, как взрослым.
— Будьте здоровы, — сказал он на прощание. — Заходите, как только услышите сигнал. До свидания.
Я с грустью поглядел на заставленный блюдами стол и представил себе здесь, рядом с собой, маму с папой. Но нашел в себе силы промолчать.
…В полузабытьи я почувствовал прохладную ладонь на своем лбу. Это мама. Я слышу, как она говорит отцу:
— Все в порядке, температура упала. Пусть теперь поспит, бедняжка…
«Бедняжка»! Ничего себе «бедняжка»! Если бы они только знали, как я пировал в избе дяди Ивана! Но о нем никому нельзя говорить. Никому, даже родителям.
Мишка первым полез на ель. Я двинулся вслед за ним. Сначала взбираться было легко — знай перескакивай с ветки на ветку, а ствол был рядом — толстый и надежный. Потом приходилось уже подтягиваться на руках, а ветки стали тоньше и зачастую подозрительно потрескивали. Мишка, однако, продолжал взбираться. Ну и я за ним, прикрывая лицо от колючей хвои. Наконец мы остановились. Ель была высокой — значительно выше всех окрестных деревьев, — и сверху лес походил на широкое поле, покрытое остроконечными верхушками хвойных деревьев. Это странное поле или луг тянулось до самого горизонта.
— Не боишься? — спросил Мишка.
— Ни капельки, — ответил я, хотя и чувствовал, что ветка подо мной предательски гнется.
— Ну, немного все же побаиваешься, — возразил Мишка. — Если бы мы свалились отсюда, то от нас и мокрого места не осталось бы.
Я промолчал, стараясь глядеть вдаль, и ни за что не осмелился бы посмотреть прямо вниз. Земля была ужасно далеко.
— Послушай, — сказал вдруг Мишка, а капитализм ты помнишь?
— Какой капитализм?
— Ну этот ваш, польский. До нас ты ведь жил в капиталистической стране. Вы там сильно голодали?
— Нет, — ответил я. — Только когда папа был безработным, мы ходили на обеды в такую бесплатную столовку. Суп там давали — гороховый или капустный. Я бы сейчас съел капустных щей.
— Дурак, — сказал Мишка. — Сейчас война, и не о чем тут трепаться. А когда нет войны, то коммунизм намного лучше.
— А чем лучше?
— Потому что при коммунизме все по-справедливому. У каждого есть работа, а что заработал — все тебе. Нет ни богачей, ни бедняков.
— А я не прочь бы стать богачом, — тихо признался я. — Я хотел бы иметь целый воз жратвы и чтобы ее никогда не убывало.
— Дурак ты, — еще более убежденно повторил Мишка. — При коммунизме все будут такими богачами, только тогда все будет справедливо.
