Нимуэ Чуэрио усмехнулась. За последние два или три года она обнаружила, что ей действительно нравится Корин Гарвей, и отчасти это было связано с их общим чувством юмора. И абсурда, признала она, думая о том, как… маловероятно, что они вдвоем должны сидеть здесь, в этой солнечной комнате, более чем через девятьсот лет после ее собственной смерти.
— Не знаю, чувствует ли он себя «недостаточно задействованным», — сказала она вслух. — Но, судя по этому изобилию, повара, безусловно, ощущают. Посмотрите на всю эту еду! Что? Они не знают, как готовить меньше чем на два десятка персон?
Гарвей рассмеялся, но в ее словах был смысл. Стол для завтрака был уставлен дынными шариками, нарезанными фруктами, тостами и печеньем, гарниром из нарезанного сыра и копченой рыбы, полудюжиной различных соусов и заправок, огромной сковородой с яичницей-болтуньей, в другой было достаточно бекона, по крайней мере, для шести человек, и две дымящиеся кастрюли — одна с какао для него и одна с вишневым напитком для Нимуэ.
— Если ты не хочешь разбить им сердца, тебе придется помочь мне съесть хотя бы часть этого, — указал он.
— Знаю. И это не значит, что я не могу наслаждаться вкусом, — сказала она, наливая себе чашку вишневого напитка и добавляя скупую ложку сливок. — Хотя иногда мне хочется, чтобы я действительно чувствовала голод, — продолжила она немного задумчиво, глядя в чашку и помешивая напиток. — На самом деле, верно, что голод — лучшая приправа.
— Ты не можешь запрограммировать себя на это? — с любопытством спросил он, и она пожала плечами.
— Могу, но это почему-то не одно и то же. Как будто я обманываю себя, и мой мозг знает это. — Она нахмурилась, все еще шевеля ложечкой, но больше для того, чтобы что-то сделать, чем потому, что вишневый боб нуждался в этом. — Полагаю, это не настоящее ощущение. Не то что мое осязание или обоняние, когда я воспринимаю реальные раздражители. — Она закончила помешивать и отложила ложечку в сторону. — Просто в конце дня все по-другому. Я никогда не играла со своим ПИКА так много, как это делали многие люди, у которых они были, поэтому я никогда по-настоящему не осознавала, что существует особая разница… раньше.
— Полагаю, что есть много различий, — заметил он, и она быстро подняла глаза, выгнув бровь. — Просто ты не очень много говоришь о том, что, я думаю, ты могла бы назвать «до и после», — сказал он, слегка пожав плечами.
— Людей, с которыми я могла бы поговорить об этом, не так много.
