И будет ли так хоть немного лучше, Робейр? — с горечью спросил он себя. — Пятнадцать тысяч человек сгорели заживо за один день. И если сообщения, поступающие из Шэнг-ми, хоть сколько-нибудь точны, две трети столицы сами по себе охвачены пламенем! И посреди всего этого, ты действительно думаешь, что бунтовщики и крепостная «армия», захватившие город, не утолили свою жажду крови и изнасилований так же ужасно, как все, что ты мог себе представить?
— Ты был прав, Аллейн, — сказал он. — Четыре года назад ты был прав.
— Может быть, так оно и было, — сказал Мейгвейр, но тоже покачал головой. — С другой стороны, вы тоже, ваше святейшество. Я бы не хотел ничего говорить о непогрешимости великого викария, когда он говорит с Трона Лэнгхорна, — капитан-генерал действительно сумел улыбнуться, — но если бы мы вооружили и поддержали Рейнбоу-Уотерса и отправили его домой — и это при условии, что он был бы готов вторгнуться на свою собственную родину, чего он, вероятно, не сделал бы — это именно то, что произошло бы в любом случае. О, не там, где это касалось его собственных войск или наших, — быстро сказал он, махнув рукой, когда Робейр открыл рот. — Он бы никогда этого не допустил, и наши люди тоже! Но вы действительно думаете, что крепостные, которые слышали бы о его приближении, не сделали бы именно то, что делают эти люди? Лэнгхорн, ваше святейшество! Кто не стал бы поступать так после того, как с ними так обошлись?
— Викарий Аллейн прав, ваше святейшество, — сказал Симкин, и в его голосе прозвучала нотка личного опыта. Опыта епископа воинствующего Тимити, а не викария Тимити.
— И я почти уверен, что Жироми прав насчет того, откуда берется «искушенность» этих людей, — продолжил он. — В могущественном воинстве было более двух миллионов человек. Нет никакого способа под Божьим солнцем, чтобы Рейнбоу-Уотерс смог уследить за ними всеми, даже если бы он попытался. И если бы только пара тысяч — даже всего пара сотен — из них одолели Копья, нашли мужчин и женщин, достаточно отчаявшихся, чтобы прислушаться к ним, это могло бы объяснить все, что мы слышали до сих пор.
— Совершенно верно, ваше святейшество, — сказал Остин. Его голос звучал твердо, но выражение лица было странно мягким. — Знаю, вы все еще вините себя за это, — продолжил он, — но у вас не было никаких хороших вариантов. Все, что у вас было, было плохо и еще хуже.
— Я знаю, — вздохнул Робейр, — знаю.
И он действительно знал. Вот почему, несмотря на опустошенную казну Матери-Церкви, он настаивал на том, что она несет моральную и религиозную ответственность за то, чтобы позаботиться о своих двух миллионах брошенных защитников. Каким-то образом он платил им жалованье больше полугода, а затем поселил их на практически пустой земле в западных епископатах. Им пришлось очистить и освятить большую часть этой земли, но подавляющее большинство ветеранов Рейнбоу-Уотерса родились крепостными. Они никогда ничем не владели, даже самими собой, и свирепость, с которой они атаковали задачу, которая позволила бы им стать землевладельцами, пусть и в небольших масштабах, была ошеломляющей.
