— Во всяком случае, мы знаем, что случилось с Уинтер-Глори, — продолжил Мейгвейр с мрачным выражением лица человека, который видел — и был ответственен за — гораздо большую бойню, чем он когда-либо хотел. — Это было… некрасиво, ваше святейшество.
В частном порядке это оставалось «Робейр» и «Аллейн». В официальной обстановке или в присутствии других людей Мейгвейр всегда тщательно соблюдал все пункты официального этикета. Как он сказал человеку, который был Робейром Дючейрном, в день его официального возведения в сан великого викария: — Последнее, что нам нужно, это чтобы кто-то задавался вопросом, ты или нет главный, и ты чертовски хорош… хвала Богу и всем архангелам!
Были времена — и их было много, — когда Робейр II всем сердцем желал, чтобы это было не так. Похоже, это будет еще один из них.
— Скажи мне, — настоял он, и ноздри Мейгвейра раздулись.
— Они поймали всю его колонну посреди леса Мей-сун, ваше святейшество. Если мне нужно было догадаться, у него не было разведчиков на флангах. Местность невероятно узкая, и это замедлило бы его, когда ему было приказано добраться до Шэнг-ми как можно быстрее. Кроме того, он был из Копий, а не из регулярной армии. Сомневаюсь, что ему даже пришло бы в голову беспокоиться о том, что на него нападет кучка «сброда», какой бы ни была местность.
— В любом случае, они, должно быть, застали его врасплох. Они подожгли лес перед ним, и ветер дул ему в лицо. Затем они также подожгли лес позади него. — Лицо Робейра напряглось, и Мейгвейр продолжил тем же ровным тоном: — Им некуда было идти. Пятнадцать тысяч человек, не считая эшелона снабжения, застряли на большой дороге посреди бушующего лесного пожара. Никто из них не вышел.
— Ни одного, Аллейн? — спросил викарий Жироми Остин. Остин был молод — на десять лет моложе Мейгвейра. С другой стороны, многие викарии Робейра были молоды.
— Если бы они это сделали, их бы прикончили повстанцы, — мрачно сказал Мейгвейр. — Хотя, честно говоря, сомневаюсь, что кто-то из них это сделал. — Он покачал головой. — Нет, они все сгорели заживо, Жироми. Если только им не посчастливилось сначала задохнуться в дыму. Или застрелиться, или перерезать себе горло.
Его голос был резким, глаза затравленными. Каждый человек, сидящий за этим столом, видел слишком много людей, сожженных заживо Жэспаром Клинтаном и его инквизиторами. Когда Робейр оглядел их лица, его собственная вина за то, что он позволил этому продолжаться так долго, тоже взглянула на него из-за их глаз.
