— Тише, тише, мой хороший, береги силы, у тебя жар!
Она обтёрла сыну лоб и щёки, потом кликнула дочку, и та принесла дымящуюся кружку.
— Вот, выпей отвар, — матушка осторожно приподняла ему голову и влила в рот горькую жидкость.
Колояр скривился и хотел отвернуться, но не тут-то было!
— Давай, давай! — мать и не думала отпускать его голову и тыкала в губы кружкой, пока не заставила сына проглотить всё до капли.
А попутно рассказала, что нашел его утром младший братишка, на мостках, в беспамятстве. Долго тормошил, но привести в чувство не смог и прибежал за помощью к старшим. Когда принесли Колояра домой, он весь горел в лихорадке, долго метался, вскрикивал, но в себя так и не пришёл. Сбивали жар уксусом и мокрыми полотенцами, потом ведунья Негода велела как можно дальше от двери положить, сухой сбор принесла и мазь, сразу грудь ему натёрла, и после полудня он стал потихоньку успокаиваться, потом задышал ровнее и вроде уснул.
— А отвара, она велела, обязательно за сей день трижды по полкружки выпить, так что глотай, сыночек, не ропщи, хворь сильная! Ещё ночью, видно, напала, вот ты и побрёл к реке — снохождение от лихорадки — Негода сказывает, такое бывает, особливо, ежели Луна полная или к тому на подходе… Белогора нашего вспомнила: он, мол, всегда в полнолуние сам не свой становился…
Протолкнув последнюю порцию горькой, воняющей полынью жидкости, Колояр обессилено откинулся на меховые шкуры.
— Расскажи, матушка!
— Что?
— Про Белогора.
— Да ты ж и так вроде знаешь…
— Что в лес ушёл, знаю, а почему?
— Да как бабушка твоя Ладимира, жена его, померла, так и ушёл… сын его, тятя твой, к тому времени на мне уж женился, а других детей у Белогора не было: померли все, кто малым, а кто вообще во младенчестве, — удерживаться не за что, а он ведь всегда чудаковатым и нелюдимым был. Ладимира порой жаловалась, что ночами он ускользает и по лесу волком рыщет… А потом и саму её там, в лесу, мёртвой нашли. Ни ран на ней никаких, ни следов, от чего скончалась? Негода, помню, долго над телом бормотала-бормотала, да и выдала: от испуга, мол, сильного, сердце у Ладимиры лопнуло, она к пращурам и отправилась… Вот же диковина какая — сильная баба ещё была, не хворая, немочью и пустыми страхами отродясь не страдала, а поди ж ты!..
— А Эло-ор? — вопросил Колояр, с трудом ворочая языком: от Негодиного отвара весь рот онемел. — Он ше шам веуном-ароеем ыл.
— Чародеем, может, и был, только вот норовом — весьма диковатый… Молчун — оно хорошо, ежели только попусту не болтать, но дело-то говорить всё одно — надо… а он молчал и молчал, чего б ни было, хоть чего ни спроси — не ответит… Только на соцветия звёзд по ночам всё смотрел — гадал, видно, про что-то, одному ему ведомое. Вот и тогда ни словечка, почему женушка умерла, никто из Белогора так и не вытянул. А сам-то, помню, за один день седой, словно лунь, сделался, а вскорости и вовсе собрал котомку и — в лес! Тятя твой удержать пытался, да Белогор и слушать не стал, ушёл просто и всё…
