— Мама, я иду к Фрэнку, — сообщил он. — Мы хотим погонять друг друга по французским глаголам.
— Не уверена, что после такого ребячества тебя вообще стоит куда-либо отпускать, — проворчала мама.
— Ну мам, я же только дразнился, — жалобно заныл Гарри.
— Ладно, — сдалась она. — Но допоздна не задерживайся.
Если бы я швырнула кому-нибудь в лицо носки, а потом заявила, что иду в гости к Норе, меня бы точно никто не отпустил.
— Постараюсь, — ответил Гарри. — Но у нас очень большое задание.
И, снова ухмыльнувшись мне и Филлис, вышел за дверь.
Фрэнк, уходя, помахал нам рукой, словно извинялся. Иногда мне кажется, что он и в самом деле вполне приличный мальчик. Но разве можно быть приличным, если дружишь с Гарри?
Как бы то ни было, я прекрасно знала, что Гарри вовсе не собирается учить французские глаголы или что-либо ещё. Наверняка они снова решили покурить трубку отца Фрэнка: на прошлой неделе мы с Норой застали их за этим занятием у церковной ограды, и выглядели они скверно. Чего, впрочем, и заслужили.
Но маме я, конечно, не стала об этом рассказывать: я же, в конце концов, не ябеда, даже если кое-кто вполне заслуживает, чтобы на него наябедничали. Вместо этого я сидела и штопала его дурацкие носки. Стоило бы прихватить парой стежков мысок, чтобы, когда он в следующий раз станет надевать эту пару, она оказалась ему тесна. Но, в отличие от Гарри, я не подлый и злорадный монстр, поэтому ушивала мыски лишь в собственном воображении, а это вовсе не так весело.
Вот почему я была так зла. А теперь, записав всё это, чувствую себя гораздо лучше. Я вообще заметила, что мне легче, когда я пишу. Даже думала завести дневник, но Гарри, скорее всего, найдёт его и прочтёт, а потом станет дразниться, превратив мою жизнь в сплошные страдания. А если не он, то уж наверняка Джулия, поскольку мы с ней до сих пор вынуждены жить в одной комнате. Ужасно несправедливо, что приходится делить спальню с малявкой, всё ещё играющей в куклы, хотя я уже практически взрослая (или, по крайней мере, давно не в младшей школе). И кстати, спать с ней в одной комнате мне мешает не только её малолетство: в последнее время она стала чересчур религиозной и занудной. Вечно бурчит, что мы должны больше молиться и ежедневно ходить к мессе, громоздит вокруг кровати всё новые и новые образки, ладанки и тому подобные вещи и каждый вечер до второго пришествия читает молитвы.
Я, конечно, тоже молюсь, но всегда укладываюсь в три минуты, и потом приходится терпеть, пока Джулия, укоризненно посматривая на меня своими огромными зелёными глазами, не закончит молитвы, а она всё бормочет, и бормочет, и бормочет. Но сегодня вечером было даже хуже обычного. Улёгшись наконец в кровать, она бросила на меня через всю комнату тяжёлый взгляд (а я, уже сидя в постели, погрузилась в
