Гарри, разумеется, снова отпускал дурацкие комментарии — на этот раз о том, что девчонки даже время не умеют определять. Но он и близко не такой остроумный, каким себя считает.
«Всё мы прекрасно умеем, — ответила я. — Просто слишком увлеклись латынью, вот и не заметили, что уже поздно». (К этому моменту я уже столько раз соврала, будто мы с Норой учили латынь, что сама почти в это поверила, а это, если подумать, даже несколько пугает.) Потом я напомнила Гарри, что моя школа — одна из лучших в стране по результатам годовых экзаменов, включая математику. Но он только расхохотался и, бросив напоследок: «Лучшие результаты среди девчонок? Это не слишком-то много значит», — удалился к себе.
Иногда я и в самом деле готова его убить. А ещё снова вспомнила, как та дама на митинге говорила, насколько по-разному в обществе относятся к мужчинам и женщинам.
В общем, ладно. Несмотря на то, что у родителей я всё ещё в немилости, мне очень хотелось похвастаться Норе, что я раскрыла тайну Филлис. В школу нас с утра провожал этот отвратительный Гарри, так что говорить я не могла, а как только он ушёл, мы наткнулись на нашу подругу Стеллу. Выходит, до первого урока, французского, у меня не было возможности поделиться с Норой новостями, и пришлось передать ей записку, в которой говорилось: «ФИЛЛИС — СУФРАЖЕТКА!!!» Как я уже говорила, обмениваться записками на уроках французского у профессора Шилдс всегда довольно рискованно из-за её сверхъестественного слуха и ястребиного зрения, но я и правда не могла больше сдерживаться, поэтому нацарапала эти два слова на клочке бумаги и передала сидевшей за соседней партой Норе. Прочитав записку, она выглядела ужасно удивлённой и, едва профессор снова отвернулась к доске, прошептала мне: «Это как?»
Но не успела я написать следующую записку, как профессор Шилдс, словно кобра, повернула к нам голову: очевидно, что-то заметила. И не только она. Грейс Молиньё, сидевшая позади Норы, определённо видела и как я передала записку, и как Нора на неё отреагировала.
— Всё в порядке, мисс Кентуэлл? — поинтересовалась профессор Шилдс.
— Да, профессор Шилдс, — ответила Нора. И больше я до самого конца урока не осмеливалась на неё взглянуть. А это было очень скучно. Мы занимались глаголами — учились произносить по-французски: «Я продала тётину авторучку. Я продаю тётину авторучку. Я продам тётину авторучку». Уж и не знаю почему, но ничему полезному нас, по-моему, ещё не учили. Зачем тогда вообще нужны эти уроки французского (точнее,
