(Указания для политработников в связи с вступлением на родную землю.
Одному из офицеров поручить звонить в колокола, другому — поднимать национальный флаг.
Встречу с приветствующим населением превратить в совместный митинг, на митинге должен выступить боевой офицер, хорошо владеющий польским языком. Закончить «Присягой»[63].
Не следует:
устраивать пьянки
заводить знакомства с женщинами легкого поведения
совершать оптовые закупки
шляться по ночным заведениям
Рекомендуется: на заборах, домах и автомобилях делать надписи; пример: «Враг на Западе — друг на Востоке!»)
В лесах видимо-невидимо солдат. На полях видимо-невидимо васильков и маков. Рядом с лошадьми бегают жеребята, такие веселые, счастливые.
Война разрушила дома, выбила стекла, снесла крыши, но платья и прически у девушек — 39-й год. Я видел одно платье из такого же материала, как последнее Олино, коричневое в горошек, только это было розовое.
Видел Майданек — этот лагерь смерти. И печи, где сжигали людей, и газовые камеры. Печи еще полны горячих и дымящихся испепеленных останков, черепов… В люблинском Замке[64] камеры, в которых лежат убитые — в пять слоев, один на другом.
Вопрос от населения: правда ли, что вы не будете хоронить поляков вместе с евреями? — и удивление, что хоронить будем вместе.
А лето жаркое и прекрасное…
У поручика была тетя Стефания, родная сестра матери, и дядя Юзеф, ее муж.
Дядя был революционером. В царской России его сослали в Сибирь, в большевистской назначили заместителем Дзержинского. Во время войны с большевиками он входил в состав Комитета, объявившего себя правительством Польши. Красная армия приближалась к Варшаве, а Комитет неподалеку в Вышкове[65] ждал ее победы. Члены Комитета жили в плебании[66], ездили в хорошем автомобиле, хорошо питались и при первых же отголосках стрельбы за Бугом сбежали. «Нет уже этим людям на польской земле места — ни столько, чтобы две стопы поставить, ни столько, сколько займет могила», — писал о Революционном комитете Стефан Жеромский.
Пророчество сбылось.
У дяди Юзефа Уншлихта[67] (которого в Вышкове не было, он тогда лечился) нет могилы ни в польской, ни в какой иной земле. Он пропал без вести в России, в тридцать седьмом.
У дяди с тетей было двое детей. Дочка умерла в детстве во время операции (аппендицит), сын утонул в российской реке. Урна с его прахом — с надписью «Казимир Уншлихт» — стояла в московском крематории. После ареста отца ее повернули надписью к стене.
