Все смотрят на меня. Одну мучительную секунду мне хочется, чтобы решение принял за меня кто-то другой.
– Значит, так, – веско говорю я. – Я с близнецами остаюсь оборонять комнату. Ламорак, ты уходишь на восток.
– По крышам?
Я мотаю головой:
– Прямо через квартиры. Косаль прорежет стены. Таланн, отправляйся на юг, к реке. Каждый, кому повезет спастись, пусть идет на Хамский стадион…
– О черт! – выдыхает вдруг Ламорак, снова глядя в окно. – Кажется… да нет, точно: это же Берн.
– Граф Берн? – Глаза Таланн вспыхивают. – Сам?
Я снова подскакиваю к Ламораку и, проследив его взгляд, действительно вижу Берна: вон он, на той стороне улицы, стоит, вальяжно прислонившись к серой, давно не знавшей краски стене, прикрывает ладонью огонек сигареты.
Холодок, пробежавший по спине Паллас при виде Берна, потонул в ощущениях самого Хари – ярость затопила его, обжигая огнем. Берн. Руки непроизвольно сжались в кулаки, и он так надавил запястьями на откидные подлокотники просмотрового кресла, что они затрещали. «Берн, ты, ублюдок, ходячий мешок с дерьмом, если бы я был на ее месте… Господи, о боги, о боги, ну почему, почему я не там?»
Да, это действительно Берн, я узнаю его сразу, хотя на нем уже не разрезная бархатная туника и чулки в обтяжку – придворный костюм, который он снова ввел в моду. Он в костюме из плотной саржи, когда-то, видимо, алой, а теперь бледно-розовой, в бурых пятнах, похожих на капли засохшей крови в клубнике со сливками. Узкий кривой меч висит на кожаной перевязи шириной с руку. Черты лица четкие, будто литые, и я даже удивляюсь, что они не сверкают на солнце, как металлические. Широкая зубастая ухмылка пересекает физиономию, как трещина – зеркало.
Сердце уходит в пятки: я слишком хорошо знаю его. Но главное – он знает меня.
Плохо, недостойно так чувствовать, но… в эту секунду мне и вправду жаль, что рядом нет Кейна.
– Перемена планов, – быстро говорю я и поворачиваюсь спиной к друзьям и к людям, за чьи жизни я в ответе. – Ламорак, ты и Таланн ведете Конноса с семьей туда и вниз. – Я показываю на южную стену крохотной квартиры. – Держитесь подальше от лестниц и коридоров. А мы с близнецами прикроем отступление.
Ламорак цепенеет:
– Паллас…
– Выполняй!
Секунду Ламорак смотрит на меня, и его взгляд поет мне песню любви.
Потом он осторожно берет меч двумя руками за гарду, целиком вытягивает клинок из ножен и только тогда активизирует его магию, берясь за рукоять, – зачарованное оружие оживает и заводит свою пронзительную песню, от которой у меня ломит зубы. Воздух вокруг клинка дрожит и плавится, как над прожаренным на солнце тротуаром в жаркий день, и я чувствую, как меч влечет к себе все течения Потока.
