Дотошность кааряйнов и их жестокость не к взрослым даже, а к совсем маленьким детям заставляли Фьольвира бессильно сжимать кулаки. Он не понимал, зачем. Как будто и не люди кааряйны. Как будто не живут и жить не умеют.
Взрослых сносили вдвоем. Детей — по одному. Подбирали пальцы, руки и головы. Гора мертвецов перед общим домом росла. Малые — на стариках, сестры — на братьях, жены — с мужьями, выше, выше, выше. Фьольвиру казалось, что этой страшной работе не будет конца и края.
Они вышли за частокол и собрали свой урожай там. Мейвоса, белобрысый мальчишка, имени которого Фьольвир не смог вспомнить, Ханна Нейманен. Затем подобрали Тотверна, голову которого размозжили молотом, и Хьюлафа, утыканного стрелами, и пошли другим краем поселения, все ближе и ближе подбираясь к родительскому дому и дому самого Фьольвира. Все медленнее, все неохотнее шли ноги, все мельче становился шаг.
— Что ты? — спросил незнакомец.
— Хейвиска, — выдохнул Фьольвир.
— Мертва.
— Нет, я знаю, я не хочу… — Фьольвир замотал головой. — Не хочу помнить ее мертвой. Может, ты один…
Пальцы незнакомца вдруг вцепились ему в лицо и рывком развернули к себе.
— Как? — заорал доброхот. — Как ты будешь спасать мир, если не можешь посмотреть в глаза тому, от чего его надо спасать?
— От Хейвиски?
— От смерти, тупица!
— Все равно…
— У нас нет на нытье времени, парень!
Незнакомец потащил Фьольвира за собой, как безвольную куклу.
Дом родителей встретил их открытой дверью. Отец привалился к очагу с дубинкой в руке. Мать мечи кааряйнов нашли на лежанке — она, похоже, умерла во сне. Фьольвир вспомнил, что ей часто не здоровилось в последнее время. Все жаловалась, что стала стара. А отец подначивал, говорил, что уже засматривается на молодух. «Готовить ли лодку, Гвейла?». Мать улыбалась: «Полно тебе, Магнир». Никто из них всерьез к отцовским словам не относился.
Фьольвир накрыл родителей шерстяными одеялами. Так, в одеялах, будто спящих, он с незнакомцем и перенес их к остальным. Закидывать наверх было уже невозможно — гора мертвецов выросла на голову выше Фьольвира и казалась ненадежной. Тронь — и шесть-семь трупов, словно обрадовавшись неожиданной свободе, сползут вниз. Поэтому Магнир Маттиорайс занял место в подножье слева, а Гвейла Маттиорайс — справа. Доброхот добавил соломы и досок.
— Еще заход, — сказал он.
От старого Гайво на досках крыльца остались сгустки крови. Самого пса, уже мертвого, брезгливо отвалили к стене. Он защищал дом до последнего, но дряхлые зубы и больные лапы не выстояли против злого и острого железа.
