В 1931 году, окончив пьесу «Страх», Афиногенов записывает тему, размышляя над возможным ее поворотом:
«Женщина. Коммунистка. Директорша. Жена. Мать. Любовница. Сестра. Что женского в ней? И как это женское определяет коммунистку».
И следующая запись, невольно комментирующая (и уточняющая) первую:
«Муж и жена — коммунисты. Любят друг друга. Но один — уклонист. Она расходится [с мужем], страдает, а расходится»[40].
Другими словами, не «женское определяет коммунистку», а, напротив, идейность «коммунистки» одерживает победу над женской сутью героини.
Так как коммунисты полагают, что им ведома истина, то легко прибегают к насилию над людьми. Так же жестко, как коммунист готов поступить с собственной жизнью, он способен распорядиться и чужой.
После вражеской газовой атаки, погубившей Ленинград, в лесах скрывается горстка людей, среди которых инженер-коммунист Адам Красовский, его жена Ева, ученый Ефросимов, литератор Пончик-Непобеда, коммунист-авиатор Дараган.
«Адам. Я — главный человек в колонии и потребую повиновения. <…> В моем лице партия требует…
Пончик. Я не знаю, где ваша партия! Может, ее и на свете уже нет!»
Адам «берется за револьвер» (Булгаков. «Адам и Ева»).
Летчик Дараган отравлен смертоносным газом и должен умереть. Профессор Ефросимов спасает его с помощью своего гениального изобретения и затем принимает решение обезвредить оставшиеся в руках Дарагана бомбы с ядовитым газом.
Лишь только Дараган оживает, он кричит спасшему его человеку:
«Государственный изменник!»
Согласен с Дараганом и Адам Красовский: «… когда Дараган <…> летит, чтобы биться с опасной гадиной, изменник, {39} анархист, неграмотный политический мечтатель предательски уничтожает оружие защиты, которому нет цены! Да этому нет меры! Нет меры! Нет! Это — высшая мера!
Дараган. Он не анархист и не мечтатель! Он — враг-фашист! <…>
Адам. <…> Кто за высшую меру наказания вредителю? (Поднимает руку)».
В глазах коммунистов превратить убийство безоружного человека в законную «казнь» может наспех сочиненная ими бумага.
«Дараган. <…> Адам, пиши ему приговор к расстрелу! Между нами враг!»
И до самого финала пьесы Дараган не намерен отказываться от идеи восстановления попранной справедливости в том виде, как он ее понимает:
«Когда восстановится жизнь в Союзе, ты получишь награду за это изобретение. <…> После этого ты пойдешь под суд за уничтожение бомб, и суд тебя расстреляет».
Завещание же этого воинственного героя сводится к тому, чтобы орден его положили ему в фоб, а пенсию отдали государству — выразительный жизненный итог растворившегося в беззаветном служении государству одинокого человека.
