Между тем Бьянка не ошиблась в своих предположениях: вся полиция Венеции бросилась по следам беглецов. Бартоломео Капелло, который, благодаря как собственной родовитости, так и знатности своей второй жены, мачехи Бьянки, урожденной Гримани, приходившейся сестрой патриарху Аквилеи, занимал одно из первых мест среди сановников Светлейшей республики, во всеуслышание потребовал расследовать похищение дочери; патриарх Аквилеи, придя в ярость, заявил, что в его лице и лице его зятя оскорблено все дворянство; дело дошло того, что взяли под стражу несчастного Баттисту Бонавентури, как если бы он был ответственен за поступки своего племянника, и изгнали его из Республики, приговорив к штрафу в две тысячи дукатов, половину которого надлежало выплатить в кассу Совета десяти, а половину — семье Капелло; кроме того, повсюду, где могли находиться любовники, разослали сбиров, пообещав вознаграждение в пятьсот дукатов тем, кто доставит Пьетро Бонавентури мертвым, и тысячу дукатов тем, кто приведет его живым.
Вот в таком состоянии и находились дела, когда Бьянка случайно уронила цветок к копытам лошади принца, а синьора Мондрагоне, посланная своим мужем, изыскала средство проникнуть в дом на площади Сан Марко. Понятно, что нужда в покровительстве со стороны молодого великого герцога была как нельзя более неотложна, и потому маркиза с первого взгляда увидела, какую выгоду можно извлечь из этого положения. Синьора Мондрагоне притворилась, что глубоко тронута невзгодами прелестной Бьянки, и поинтересовалась, нельзя ли ей увидеться с очаровательной девушкой, к судьбе которой она прониклась всей душой; супруге человека, являвшегося фаворитом принца, невозможно было ни в чем отказать, и Бьянку позвали. С первого взгляда синьора Мондрагоне оценила ту, что предстала перед ней, и решила, что эта девушка станет любовницей принца.
И потому она осыпала Бьянку ласками и стала настойчиво приглашать ее к себе; однако Бьянка ответила ей, что это невозможно, поскольку она не отваживается выйти из дома, опасаясь быть узнанной, и к тому же, будучи дворянкой и венецианкой и, следственно, гордой, как и подобает женщине из рода Капелло, она не желает в своем нынешнем бедном наряде вступать во дворец, который может напомнить ей отцовский дом. Синьора ди Мондрагоне лишь улыбнулась в ответ на эти возражения и на другой день прислала молодой женщине свою карету и одно из своих самых красивых платьев: карету — для того, чтобы Бьянку никто не увидел, платье — для того, чтобы ей не приходилось стыдиться своего наряда; к этому прилагалось письмо, в котором маркиза сообщала, что разговаривала со своим мужем по поводу охранной грамоты для Пьетро и что ее муж вполне расположен добиться от принца этой охранной грамоты, но желает увидеть особу, вызвавшую такой интерес у его жены, и выслушать из ее собственных уст рассказ о свалившихся на нее бедах; вместе с невесткой приглашена была в качестве сопровождающей и ее свекровь.
