Сбир снова стал заверять его в своей преданности, сопровождая эти заверения теми богохульными клятвами, которыми пользуются в таких случаях подобные люди.
Вечером, ужиная с герцогом и несколькими другими придворными, Лоренцо, по обыкновению, занял место рядом с Алессандро и прошептал ему на ухо, что сумел, наконец, посредством заманчивых посулов склонить свою тетку к свиданию с ним, но с непременным условием, что он придет один и не куда-нибудь, а в спальню Лоренцо: уступая желанию герцога, женщина хотела сохранить видимость добродетели. Кроме того, добавил Лоренцо, очень важно, чтобы никто не видел, как Алессандро войдет к нему в дом и выйдет оттуда, ибо его тетка настаивает на строгом соблюдении тайны. Алессандро так обрадовался, что согласился на все эти условия. Лоренцо заторопился домой, чтобы, по его словам, успеть все подготовить; в дверях он обернулся, и Алессандро взмахнул рукой, давая знать, что на его обещание можно положиться.
Отужинав, герцог тотчас же поднялся из-за стола и прошел к себе; там он снял обычную одежду и закутался в длинный атласный плащ, подбитый собольим мехом.
Перед тем как велеть лакею подать перчатки, он задумался, какие перчатки надеть — боевые или любовные?
На столе лежала пара кольчужных рукавиц и пара надушенных перчаток; лакей выжидающе смотрел на герцога.
— Подай мои любовные перчатки, — произнес Алессандро, и лакей подал ему надушенные перчатки.
Герцог вышел из дворца Медичи в сопровождении всего лишь четырех человек — капитана Джустиниано да Чезена; одного из своих приближенных, также носившего имя Алессандро, и двух телохранителей, одного из которых звали Джомо, а другого — Венгерец; дойдя до площади Сан Марко, куда он свернул вначале, чтобы отвести подозрения от истинной цели своей вылазки, герцог отпустил Джустиниано, Алессандро и Джомо и, оставив при себе одного лишь Венгерца, направился к дому Лоренцо. Подойдя к Палаццо Состеньи, находившемуся напротив дома Лоренцо, он приказал Венгерцу остаться там и ждать его до утра; и что бы сбир ни увидел или ни услышал, кто бы ни вошел в дом или ни вышел оттуда, он должен был хранить молчание и не двигаться с места, а не то герцог прогневается на него. Если утром герцог не выйдет, Венгерец может возвращаться во дворец. Однако телохранитель, хорошо знакомый с такого рода похождениями герцога, не стал дожидаться утра и, увидев, как тот входит в дом своего друга Лоренцо, сразу же отправился во дворец, бросился на тюфяк, который ему каждый вечер стелили в герцогской спальне, и крепко заснул.
