Она подбежала к подруге и, отведя ее к оконному проему, спросила:
— Ну же, что он тебе сказал?
— Нечто важное с точки зрения того, что я тебе рассказала.
— Ты можешь мне об этом сказать?
— Конечно.
(Жгучее любопытство заставило мадемуазель де Богарне перейти с подругой на «ты», хотя подобная фамильярность не была в ее привычках.)
Клер понизила голос:
— Он сказал, что ему надо посвятить меня в одну семейную тайну.
— Тебя?
— Только меня; и потому он умолял меня добиться от матушки разрешения, чтобы ему как нашему родственнику была предоставлена возможность побеседовать со мной в течение часа, пусть даже на ее глазах, но так, чтобы она не слышала то, что он мне скажет. По его словам, речь идет о счастье всей его жизни.
— А мать тебе разрешит это?
— Надеюсь, ведь она так любит меня. Я обещала попросить у матушки разрешения прямо здесь и дать ему ответ к концу бала.
— А знаешь, — промолвила мадемуазель де Богарне, — он очень хорош собой, твой граф де Сент-Эрмин, да и танцует, как Гардель.
Оркестр, подав сигнал ко второму контрдансу, призвал девушек вернуться на прежние места, и бал возобновился с еще большим пылом.
Обе юные подруги, как мы видели, были весьма довольны графом де Сент-Эрмином как танцором. Но рил, в котором он танцевал, был всего лишь обычным контрдансом.
В те времена бытовали два испытания, которым подвергали танцоров, чье мастерство вызывало сомнение.
Этими испытаниями были гавот и менуэт.
Мадемуазель де Богарне и Клер ждали, когда молодой граф будет танцевать гавот, относительно которого он условился с Гортензией.
Гавот, о котором мы знаем сегодня лишь по рассказам и который считаем танцем в высшей степени нелепым, имел крайне важное значение во времена Директории, Консульства и даже Империи. Словно куски изрубленной на части змеи, еще долго продолжающие двигаться, гавот никак не мог решиться умереть; впрочем, этот танец, с его чрезвычайно сложными и трудными для исполнения фигурами, был скорее театральным, нежели салонным. Каждой танцующей паре требовалось много пространства, и даже в большой гостиной гавот могли исполнять не более четырех пар одновременно.
Из четырех пар, танцевавших гавот в большой гостиной г-жи де Пермон, одна вызывала единодушные аплодисменты зрителей: ее составляли граф де Сент-Эрмин и мадемуазель де Богарне.
Эти аплодисменты были настолько шумными, что они отвлекли Бонапарта от беседы с г-ном де Талейраном и заставили его покинуть будуар, где она происходила. На последних фигурах танца он показался на пороге и стал свидетелем триумфа мадемуазель де Богарне и ее кавалера.
