Не успела г-жа де Контад договорить, как все повернулись к г-же Леклер, но на этот раз уже не для того, чтобы восхищаться ею, а для того, чтобы рассмотреть ее уши, на которые прежде никто не обращал внимания.
Уши у несчастной Паолетты, как называли ее подруги, и в самом деле были весьма необычные: это были белые хрящи, чрезвычайно походившие на устричную раковину, причем, как подметила г-жа де Контад, хрящи эти природа забыла снабдить завитком.
Госпожа Леклер даже не пыталась ответить на это бесцеремонное замечание: она вскрикнула и лишилась чувств.
Это сильное средство, которое пускают в ход женщины, когда они неправы.[5]
В это время послышался стук колес кареты и топот лошадей эскорта, и возглас «Первый консул!» отвлек внимание гостей от только что разыгравшейся странной сцены.
Между тем, пока г-жа Леклер вся в слезах убегала в комнату, где она переодевалась к балу, и пока первый консул входил в гостиную через одну дверь, г-жа де Контад, осознавая всю грубость своей победы и не осмеливаясь пожинать ее плоды, вышла в другую.
Госпожа де Пермон вышла навстречу первому консулу и склонилась перед ним в самом почтительном реверансе.
В ответ Бонапарт взял ее руку и весьма галантно поцеловал.
— Мне сказали, моя дорогая, — сказал он, — что вы не хотели начинать бал, пока я не приеду? А если бы я приехал лишь в час ночи, неужели все эти очаровательные девушки ждали бы меня?
Он обвел взглядом гостиную и увидел, что несколько дам из Сен-Жерменского предместья не встали при его появлении.
Он нахмурился, но никак иначе неудовольствия не выказал.
— Ну что ж, госпожа де Пермон, — произнес он, — начинайте бал! Молодежи полагается веселиться, а танцы — ее любимое развлечение. Говорят, Лулу танцует, словно мадемуазель Шамруа. Кто же мне это говорил? Не ты ли, Евгений?
Евгений покраснел до ушей: он был любовником красавицы-балерины.
Бонапарт продолжал:
— Мне надо увидеть это. Если вы не против, госпожа де Пермон, мы с вами будем танцевать Монако, это единственный танец, который я знаю.
— Вы шутите? — промолвила г-жа де Пермон. — Вот уже тридцать лет, как я не танцую.
— Полно, вы говорите это не всерьез, — ответил Бонапарт, — в этот вечер вы кажетесь сестрой собственной дочери.
В эту минуту он заметил г-на Талейрана и произнес: — А, это вы, Талейран! Мне нужно с вами поговорить. И с этими словами он вместе с министром иностранных дел прошел в тот самый небольшой будуар, где только что претерпела свое мученичество г-жа Леклер.
