Вначале предполагалось, что их будет судить военный трибунал, который должен был приговорить всех четверых к расстрелу.
Однако этому помешал новый закон, согласно которому политические преступления разбирались отныне в гражданских судах.
Приговором гражданского суда должна была стать гильотина.
Но гильотина бесчестит, расстрел же — нет.
Перед лицом военного трибунала пленники признались бы во всем; перед лицом гражданского суда они все отрицали.
Задержанные под именами д’Ассаса, Адлера, Монбара и Моргана, они заявили, что такие имена им не известны, и представились как:
Луи Андре де Жайа, уроженец Баже-ле-Шателя, департамент Эн, двадцати семи лет;
Рауль Фредерик Огюст де Валансоль, уроженец Сент-Коломба, департамент Рона, двадцати девяти лет;
Пьер Огюст де Рибье, уроженец Боллена, департамент Воклюз, двадцати шести лет;
и Шарль де Сент-Эрмин, уроженец Безансона, департамент Ду, двадцати четырех лет.
Заключенные сознались в том, что они входили в состав дружины, которая создавалась с целью присоединиться к отрядам г-на Тейсонне, собиравшего войско в горах Оверни, но они решительно отрицали, что имеют хоть малейшее отношение к грабителям дилижансов, звавшимся д’Ассас, Адлер, Монбар и Морган. Они могли смело утверждать это, поскольку на дилижансы всегда нападали люди в масках, и только раз удалось увидеть лицо одного из главарей — то было лицо моего брата.
При нападении на дилижанс, следовавший из Лиона во Вьен, один из пассажиров, мальчик лет десяти — двенадцати, сидевший впереди рядом с кондуктором, выхватил у него пистолет и выстрелил в Соратников Иегу.
Однако кондуктор, предвидя подобный случай, никогда не заряжал пистолеты пулями; мать ребенка не знала этого обстоятельства и, дрожа за него и за себя, упала в обморок.
Мой брат тут же поспешил на помощь несчастной женщине, дал ей вдохнуть нюхательную соль и попытался успокоить ее нервические судороги. Одним из таких судорожных движений она сбила маску с лица Моргана и вполне могла увидеть лицо Сент-Эрмина.
Тем не менее сочувствие, которое внушали обвиняемые, оказалось настолько велико, что то алиби, на какое они ссылались, было подтверждено с помощью писем и свидетельских показаний и дама, видевшая лицо разбойника Моргана, заявила, что не узнает его ни в одном из четырех обвиняемых.
Дело в том, что на самом деле никто не пострадал от их нападений, за исключением государственной казны, а это ровным счетом никого не интересовало, поскольку никто не мог сказать, кому похищенные деньги принадлежали.
