— Есть вещи, которые трудно выразить словами.
— Но не тогда, когда вы обращаетесь к тому, кто понимает недомолвки.
— Стало быть, вы позволяете мне говорить, ваше величество?
— Я слушаю ваше высокопреосвященство.
— Итак, нельзя, чтобы в случае смерти короля корона попала в руки герцога Анжуйского, ибо в тот же час скипетр попадет в руки Марии Медичи.
— Но что нужно сделать, чтобы предотвратить это?
— Нужно устроить так, чтобы в час смерти Людовика Тринадцатого можно будет объявить Франции, что он оставил наследника короны.
— Но, — краснея, произнесла королева, — ваше высокопреосвященство прекрасно знает, что до сих пор Господь не благословил наш брак.
— А разве вы, ваше величество, полагаете, что вина за это лежит на вас?
Любая другая женщина, кроме Анны Австрийской, опустила бы глаза, ибо она начала понимать, что ей предлагают, но гордая испанская принцесса, напротив, устремила свой проницательный и глубокий взгляд на кардинала; Ришелье выдержал его с улыбкой игрока, ставящего все свое будущее на один бросок костей.
— Да, — сказала она, — я понимаю: вы предлагаете мне четырнадцать лет королевской власти в обмен на несколько ночей супружеской неверности!..
— За несколько ночей любви, сударыня! — воскликнул кардинал, сбрасывая с себя маску политика и принимая облик влюбленного. — Ибо я не сообщу вашему величеству ничего нового, сказав, что люблю вас[2] и что в надежде быть вознагражденным за эту любовь готов все сделать, всем рискнуть, соединить мои интересы с вашими и подвергнуться опасности общего падения в чаянии общего возвышения.
В то время кардинал еще не был тем гениальным человеком и непреклонным министром, каким он проявил себя впоследствии; ведь иначе та, что оказалась столь слаба перед лицом Мазарини, уступила бы, наверное, и Ришелье; но в то время, повторяем, кардинал находился лишь в начале своей карьеры, и ни один взгляд, кроме, возможно, его собственного, не мог разведать глубины будущего.
И потому Анна Австрийская с презрением восприняла это дерзкое предложение и решила понять, как далеко может зайти любовь кардинала.
— Монсеньор, — сказала она, — ваше предложение необычайно и стоит, как вы сами согласитесь, того, чтобы поразмышлять о нем. Так что дайте мне подумать эту ночь и завтрашний день.
— И завтра вечером, — радостным голосом спросил кардинал, — я буду иметь честь снова повергнуть к стопам вашего величества изъявление моего глубочайшего почтения?..
— Завтра вечером я буду ждать ваше высокопреосвященство.
