Мы осмотрели базар: он занимает целую улицу. Там продают ковры и шелковые ткани, примитивные по стилю, но очаровательные.
Я забыл сказать, что утром, поднимаясь из нижнего города в верхний, мы встретили возле развалившегося фонтана, рисунок которого сделал Муане, коменданта города. Он узнал, что мы приехали, и отправился за нами, чтобы пригласить нас к нему домой.
Нас ждали его жена и сестра: жена — молодая и хорошенькая, сестра — милейшая особа, уже в возрасте, очень хорошо говорящая по-французски.
Ну не забавно ли в полутора тысячах льё от Парижа жить в доме, который украшают картины, изображающие Монтро, Яффу и Фонтенбло, и завтракать в кругу русской семьи, говорящей по-французски?
Хозяева взяли с нас твердое слово вернуться к ним на обед, и мы, верные своему обещанию, в самом деле возвратились в их дом в три часа пополудни. Впрочем, комендант, г-н Охицинский, милейший человек, веселый и крепкий шестидесятилетний старик, все это время повсюду ходил с нами.
Пока мы гуляли по базару, нам поступило приглашение: самый богатый шемахинский татарин Махмуд-бек позвал нас на персидский ужин и вечер с баядерками.
Шемахинские баядерки сохранили определенную известность не только в Ширване, но и во всех кавказских провинциях.
Нам уже давно говорили об этих прекрасных жрицах, отправляющих одновременно два культа.
— Не забудьте увидеть баядерок в Шемахе, — напомнил нам князь Дондуков.
— Не забудьте увидеть баядерок в Шемахе, — напомнил нам Багратион.
— Не забудьте увидеть баядерок в Шемахе, — повторяли нам в Баку.
Баядерки — это то, что осталось от владычества ханов. Они были придворными танцовщицами.
К сожалению, подобно парсам в Баку, во всей Шемахе теперь лишь три баядерки: две женщины и один мальчик.
Четвертая, отличавшаяся необыкновенной красотой, покинула эти края вследствие одного происшествия, наделавшего много шуму в Шемахе.
Звали ее Сона.
В ночь с 1 на 2 марта лезгины пробрались в дом прекрасной Соны, чтобы обокрасть ее. Эта девица очень любила свое искусство, поэтому в полночь, вместо того чтобы спать, неутомимая танцовщица повторяла одно па, свое любимое па, в котором ей всегда сопутствовал наибольший успех. Репетитором выступал ее двоюродный брат по имени Наджиф Исмаил-оглы. При всей своей занятости хореографией молодые люди услышали какой-то необычный шум, раздававшийся в соседней комнате. Наджиф, человек весьма храбрый, бросился туда с кинжалом в руке; Сона услышала шум борьбы, а затем крик, в котором нельзя было ошибиться, — один из тех криков, какие испускает душа, покидая тело. Она в свою очередь бросилась в эту комнату, споткнулась о труп Наджифа и попала в руки четырех лезгин, один из которых был серьезно ранен.
