И он закончил свое наставление, сообщив великой княгине, что в тот же вечер представит ей молодого поляка по имени Понятовский.
Этот молодой поляк был близким другом сэра Уильямса, и, так как он был чрезвычайно красив, а сэр Уильямс крайне развратен, по поводу их связи ходили слухи, не делавшие чести ни тому, ни другому.
Пока что Станислав — таково было имя друга сэра Уильямса — исполнял обязанности секретаря посольства.
В тот же вечер он был представлен Екатерине. Посол воспользовался своими дипломатическими привилегиями: невозможно было, не оскорбив его, отказать ему в приеме у великой княгини.
На следующий день великая княгиня встретилась с очаровательным секретарем посольства в доме у английского консула г-на Ронгтона, куда она явилась переодетой в мужской костюм.
Покой любовников охранял сэр Уильямс.
Как видно, сэр Уильямс полагал круг своих обязанностей как посла чрезвычайно широким и ничем не пренебрегал во имя того, чтобы у Англии, если и не в настоящем, то хотя бы в будущем, появились с его помощью новые друзья.
На следующий день Станислав Понятовский уехал в Варшаву, и, чтобы по его возвращении с ним не поступили так, как с Салтыковым, он вернулся в Санкт-Петербург в звании посланника Польши.
С этого времени он стал неприкосновенен.
Вернемся к великому князю Петру; внимание, которое мы уделили великой княгине, вынудило нас несколько пренебречь ее мужем, хотя о его физических особенностях речь все же шла.
Мы намереваемся исправить теперь эту ошибку, попытавшись дать представление о его положении как государя, о его воспитании и о его характере.
Уже в раннем детстве он стал государем Гольштейна, но, поскольку в нем соединилась кровь Карла XII и Петра I, ему довелось одновременно оказаться королем Швеции, избранным парламентом, и быть призванным царицей к наследованию престола России.
Избрав Россию, он тем самым возложил корону Швеции на голову своему дяде.
Два столетия трудились, чтобы вознести этого человека на такую высоту, но, по воле случая, а вернее, по тайной воле Провидения, подготовлявшего для России царствование Екатерины, он не был создан достойным этого.
Что же касается его характера, являвшего два совершенно противоположных лика, то он сложился под воздействием воспитания, полученного ребенком. Воспитание это было доверено двум наставникам, людям весьма достойным, но, к несчастью, пытавшимся слепить из герцога, словно из теста, великого человека. Вот почему, когда дело коснулось того, чтобы отправить его в Россию, где считалось, что ей и всей царской династии достаточно одного Петра I в качестве великого человека, подростка вырвали из рук его первых воспитателей и окружили самыми ничтожными из придворных Елизаветы. Отсюда — его порывы к великим свершениям, порывы, которые из-за недостатка у него духа претворялись в низменные поступки и недостойные дела. Петр III стремился достичь высочайших сфер, но ничтожность собственной натуры позволяла ему походить на героев, которых он взял себе за образец, лишь слабостями и ребячествами, какими они обладали.
