И я бросился к деревне, сжимая в руках топор.
«Григорий! — крикнула мне вслед Варвара. — Ты и вправду решился?»
«О да!»
И я побежал дальше.
«Ну тогда, — воскликнула она, — ждать тебя буду я! Прощай, Григорий!»
Я обернулся, и волосы у меня стали дыбом. В сумеречном свете я увидел, как что-то мелькнуло во мраке; затем я услышал звук упавшего в воду тела и что-то похожее на прощальный крик.
Я взглянул на мост. Там никого не было… А после этого я уже не помню, что происходило: я очнулся в тюрьме. Я был весь в крови… Наверное, я убил его. Ох, Варвара, Варвара! Недолго тебе ждать меня!
И, разразившись рыданиями и криками отчаяния, парень бросился лицом на скамью.
Надзиратель открыл нам еще одну дверь, и мы вошли в третью камеру.
Ее занимал атлетического сложения человек лет сорока. Глаза и борода у него были черные, но волосы на голове, насколько было видно, раньше времени тронула седина: он явно пережил большое горе.
Сначала узник не хотел отвечать, говоря, что он не стоит больше перед судьями и что с судом, слава Богу, все покончено; но ему сообщили, что я иностранец, француз, и, к моему великому изумлению, он тотчас заговорил на отличном французском языке.
— Тогда дело другое, сударь, тем более что рассказ мой будет коротким.
— Но как случилось, что вы знаете французский, — перебил я его, — да еще так безупречно?
— Да очень просто, — ответил он. — Я крепостной заводовладельца; он послал нас троих во Францию учиться в Школе искусств и ремесел в Париже. Когда мы уехали туда, нам было по десять лет. Один из нас там умер, а мы вернулись домой вдвоем, проучившись во Франции восемь лет. Мой товарищ стал химиком, а я механиком. За восемь лет пребывания в Париже, живя так же, как другие молодые люди, и ничем не отличаясь от своих товарищей, он и я забыли, что мы всего лишь несчастные рабы. Но дома нам быстро об этом напомнили.
Моего друга оскорбил управляющий нашего хозяина. Друг дал управляющему пощечину и получил за это сто ударов розгами.
Часом позже мой друг положил голову под тысячесильный заводской молот.
У меня характер был мягче, так что я всегда отделывался выговорами. А кроме того, у меня была мать, которую я очень любил и из любви к которой терпел такое, чего не стал бы терпеть, если бы жил один. Пока моя бедная мать была жива, я не женился, но пять лет назад она умерла. Я взял в жены девушку, к которой с давних пор был привязан.
Через десять месяцев после свадьбы жена родила девочку. Я обожал свою дочь!
